ОНО

Оборотень, которого играл Майкл Лэндон, был не слишком страшным — наверное, из-за прически, смахивавшей на утиный зад. Другим был Гэри Конуэй, игравший роль головореза. Он напоминал потомка Виктора Франкенштейна, кормившего в подвале аллигаторов. Еще в программе была кинохроника о последней парижской моде и запуске ракет на мысе Канаверал, пара мультиков «Уорнер Бразерс» и еще два других. В перечне фильмов, полученном каждым зрителем (для выделения наиболее полюбившихся), Ричи выделил два: «Я замужем за пришельцем» и «Кляксу».

Бен сидел тихо как мышь во время показа. Ричи был на 99% уверен, что мысли парня заняты Генри, Белчем и Виктором. Однако Бен совершенно забыл о недавних проблемах (троица хулиганов лузгала семечки почти у самого экрана и гигикала). Причиной его молчаливости была Беверли — такая близкая, что Бен чувствовал себя совершенно разбитым. По телу бегали мурашки, и при каждом движении девушки в кресле его бросало в жар. А когда ее рука просительно (она просила кукурузы) дотрагивалась до руки Бена, его бросало в дрожь. Позже три часа, проведенные рядом с Беверли в темноте, показались ему вечностью.

Ричи, которому было совершенно наплевать на телячьи восторги Бена, находился наверху блаженства. Для него было истинным наслаждением смотреть фильмы ужасов в театре, заполненном вскрикивавшими в ключевые моменты ребятами.

В пятницу утром в «Новостях» он смотрел «Твин-Шок-Шоу» и вскоре совершенно забыл, как плохо спал ночью накануне, как вставал среди ночи в туалет, включая свет и чувствуя, что если не опорожнится — ни за что не заснет. Но пришло утро, и все заняло свои места… почти все. Ему даже пришло в голову, что у них с Биллом разыгралось воображение. Хотя раны на пальцах и не были воображаемыми, но может быть, Билл порезал пальцы, неосторожно переворачивая листы. Очень плотная бумага. Вполне возможно… Какого дьявола, не о чем думать больше, что ли? Чушь собачья…

И выбросив это из головы, Ричи встал, съел гигантское число оладьев, ориентируясь на опыт взрослых, посмотрел пару «ужасничков» по «телеку» и подсчитал наличность в кармане. Заключил, что она немного (даже больше подходило «несущественно») поубавилась, и пошел к отцу клянчить добавки.

Папа сидел за столом в белом халате зубного врача и наливал вторую чашку кофе; перед ним лежала газета, раскрытая на спортивных новостях. Отец Ричи был приятным мужчиной с тонкими чертами лица; он носил очки в металлической оправе, имел плешь на затылке и в 1973 году должен был умереть от рака горла. Он бросил взгляд на подчеркнутые Ричи фильмы.

— Ужасы, — заключил Уэнтуэрт Тозье.

— Точно, — усмехнулся Ричи.

— Считаешь, стоящие, — полувопросительно произнес отец.

— Конечно!

— И ты умрешь в судорогах, если не посмотришь эту муть…

— Точно! Именно так и будет! — Ричи свалился со стула, сжав собственное горло и высунув язык.

— Ричи, перестань кривляться, — одернула его мать, разбивавшая у плиты яйца для очередной порции оладьев.

— Итак, Рич, — произнес отец, когда мальчик занял свое место, — очевидно, я забыл дать тебе в понедельник денег. Иначе что могло побудить тебя спрашивать меня об этом в пятницу?

— Ну-у-у…

— Кончились?

— Ну-у-у…

— Очень глубокая мысль для парня с твоим интеллектом, — поджал губы Уэнтуэрт Тозье. Подперев рукой щеку, он вперил взгляд в сына. — Продолжай.

Ричи отреагировал немедленно — с интонациями Батлера.

— Ну да, ну да, папа, я истратил их, так что с того? Да, вот они были, и нет их. Пусть это будет моим вкладом в нашу… победу. Могу я, в конце концов, купить личного снайпера? За свой счет, а? Или свой собственный бруствер? И…

— Ага, свою собственную стреляющую хреновину, — закивал Уэнт, запустив ложку в земляничное варенье.

— Прошу прощения за вмешательство, — обратилась Мэджи Тозье к мужу, попутно положив на тарелку Ричи вареные яйца, — но мне совершенно непонятно, почему наш сын забивает голову подобной чепухой. — И она повернулась к Ричи.

— Ах мама, — вздохнул сын, натянув маску сокрушенности, но внутренне ликуя: он уже прочел в интонациях голосов родителей как в многократно перечитанных и излюбленных книгах, что достиг всего, что ставил целью на полдень субботы.

Уэнт широко улыбнулся и приблизил лицо к Ричи.

— По-моему, с моей стороны будет справедливым поставить одно условие.

— Да? И какое же, папа? — слегка натянуто улыбнулся в ответ Ричи.

— Да так, чепуховина. Ты же знаешь наш газон, правда, сын?

— Конечно, папа! Что ли подровнять?

— Именно, дорогой мой! — преувеличенно радостно откликнулся Уэнт. — Уж доведи, мой друг, до кондиции.

— Целиком?

— Ну конечно. Подстриги его, Ричи.

— Хорошо, папа, — произнес Ричи, внутренне ужаснувшись, не имел ли в виду отец и лужайку перед входом.

Уэнтуэрт Тозье растянул губы в широкой ухмылке.

— И именно целиком. Для тугодумов растолкую: спереди; сзади; слева и справа. Когда закончишь — протянешь ручонку за двумя зелеными портретами Джорджа Вашингтона с фасада и с пирамидами на обороте. Есть возражения?

— Не понял, папа, — Ричи становилось немного не по себе.

— Два доллара.