Смех вновь вырвался наружу; Бев выглядела совершенно беспомощной. К тому же она никак не могла нащупать свой носовой платок, а слезы уже выступили, да и смех становился истерическим.
— Вам необходимо успокоиться, иначе стюардесса попросит вас выйти из самолета, — с серьезной миной произнес студент, но Бев только потрясла головой: у нее уже ныли бока и желудок.
Студент протянул Бев чистый носовой платок. Она взяла — надо же в конце концов прекратить это. Однако конвульсии еще некоторое время сотрясали ее тело, особенно когда она припоминала утку на борту самолета.
— Спасибо, — вернула платок Бев.
— Бо-оже, мэм, что у вас с рукой? — озабоченно спросил студент, легко дотронувшись до нее.
Проследив за его глазами, она наткнулась на свои пальцы, израненные в борьбе с Томом. Эти воспоминания были достаточным толчком, чтобы смех оборвался.
Беверли отняла руку, хотя и без излишней резкости.
— Зажало дверцей такси, когда ехала в аэропорт, — сочла необходимым объяснить она, с грустью подумав, что ей приходилось лгать всегда, как только вопрос так или иначе затрагивал Тома — как в детстве, когда она скрывала синяки, наставленные отцом. Будет ли конец этому? Вот было бы здорово. Но в такое трудно поверить. Ей представилось: человек болен раком, и вот к нему приходит врач и объявляет, что его опухоль рассосалась…
— Это должно быть чертовски больно, — подал голос студент.
— Ничего, я приняла аспирин, — она раскрыла журнал, просмотренный, по крайней мере, дважды.
— Куда вы летите?
Беверли отложила журнал и улыбнулась ему.
— Благодарю вас за внимание, но мне, право же, не до бесед. Извините.
— Ну что ж, — ответно улыбнулся парень, — но может быть, мы выпьем что-нибудь, когда «утка» приземлится в Бостоне?
— У меня там очередная пересадка.
— Да, наверно, сегодня не мой день, — покачал головой парень, вновь прижав к себе книгу. — А вы очень заразительно смеетесь. Прямо влюбиться можно.
Листая журнал, Бев поймала себя на том, что смотрит не в текст (о достопримечательностях Нового Орлеана), а на свои пальцы. Под двумя ногтями расползлись обширные кровоподтеки. В ушах звучал голос Тома: «Я убью тебя, шлюха! Сука сраная!» Бев передернулась. Сука для Тома, сука для бестолковых швей перед показами, еще раньше — для собственного отца.
Сука.
Ты сука.
Сраная сука.
Она с силой зажмурилась.
Ступня, рассеченная осколком флакона в спальне, болела значительно сильнее пальцев. Кей снабдила ее лейкопластырем, парой туфель и чеком на тысячу долларов, который она обналичила в Чикаго.