ОНО

Да, док, вот оно и вернулось. Помнишь, к примеру, Стэнли Уриса? Держу пари, что помнишь. И должен помнить, как его называли мы и парни постарше. Стэнли Писун… «Эй ты, Писун! Сраный христоубийца. Куда пошел? Чесать языками со своими хреновыми дружками?»

Закрыв дверцу сейфа, он водворил фотографию на место. Когда же в последний раз всплывало в памяти нечто, связанное со Стэном? Лет пять тому назад? Десять? Двадцать? Рик с семьей покинул Дерри весной 1960, и как же быстро память стерла лица ребят из их компании — жалкой кучки бродяжек со своим пристанищем в Барренс[10] (весьма забавное название для клочка земли с буйной растительностью). Во что только они не играли: и в исследовательскую экспедицию, и в десант, высаженный на атолле в Тихом океане, чтобы разбить японцев; они были попеременно строителями плотины, ковбоями, пилотами… Игры были самыми различными, но ни для кого из них не было секретом: игры в Барренс являлись хорошим средством скрываться от преследования Генри Бауэрса, Виктора Крисса, Белча Хаггинса и остальных. Однако компашка у них подобралась та еще: Стэн Урис со своим еврейским носом; Билл Денборо, из-за своего заикания внятно произносивший лишь «Хейо, «Сильвер»!», и это чертовски раздражало; Беверли Марш, вечно в синяках и с сигаретами, спрятанными в рукаве блузки; Бен Хэнском — очеловеченный вариант Моби Дика и, наконец, Ричи Тозье в сильных очках, с уровнем знаний выше среднего — просто кладезь мудрости и с физиономией, которая явно «кирпича просит». Как можно было определить эту разношерстную команду? Оказалось, можно. И они создали «Клуб беглецов».

Да… вот и возвращается все, и стоит он в своей берлоге, одинокий, дрожащий и беспомощный, как пес, выгнанный на улицу в ливень с градом, дрожащий, потому что вспоминались не только лица приятелей детства… Вспоминалось и то, что ему хотелось — ох, как хотелось! — похоронить. И вот оно всплывает на поверхность, кровавое, таинственное…

Дом на Нейболт-стрит, Билл, кричащий: «Т-ты уб-бил б-брата, сволочь!»

Помнил ли он? Вполне достаточно, чтобы потерять всякое желание вспоминать.

Запах гнили, тухлой рыбы и еще какой-то чертовщины — непонятный, но пугающий. Зверем пахло — ИМ — из сточной системы Дерри, из водосточных решеток на улицах, по которым сновали туда-сюда автомобили. Ему припомнился Джордж…

Это было последней каплей, и он рванул в ванную, зацепившись по пути за кресло и чуть не упав. Скользя на полусогнутых ногах па блестящему кафелю к унитазу, как в «брейк-дансе», он обхватил его края и его вывернуло наизнанку. Но испражнения памяти с этим не прекратились. Джордж по-прежнему представлялся так ясно, будто они расстались вчера. Джорджи, с которого все и началось. Джорджи, погибший осенью 1957 в наводнение: ему оторвало руку. И как Рик ни пытался стереть этот эпизод в своей памяти, это ему не удавалось.

Спазм прошел, и Рик наклонился к крану. Вода заурчала; в клозете остался его ранний ужин.

Все ушло в канализацию.

Во мрак нечистот.

Он прикрыл веки, положил голову на руки и затрясся в рыданиях — в первый раз после 1975 — года смерти матери. Бессознательно он поднес руки к глазам, и в ладони скользнули контактные линзы…

Минут через 40 Рик пришел в себя, сложил в чемодан все необходимое и отнес его в гараж. День угасал на глазах. Рик бросил прощальный взгляд на дом с новыми пристройками, на пляж, на воду, приобретшую изумрудный оттенок: узкий золотистый луч перерезал ее гладь. Вряд ли он увидит все это когда-либо еще; уже теперь можно вычеркнуть его из списков живых.

— Домой, — шепнул про себя Рик Тозье. — Теперь домой, и да поможет мне Бог. Включив зажигание, он выехал из гаража. Больно кольнуло: как же легко он скользнул в трещину, неожиданно образовавшуюся в его, казалось бы, раз и навсегда заведенном жизненном ритме; как легко скользнуть в неизвестность, из света в мрак.

Да-да, именно так — во тьму, во мрак. Откуда всего можно ожидать…

3 Бен Хэнском пьет