ОНО

Мира стояла, беспокойно следя за ним и пытаясь решить, что бы еще спросить или сделать. Она было даже подумала, не закрыть ли его в чулане, пока он не успокоится, но никак не могла заставить себя сделать это, хотя определенно была в состоянии: у нее было преимущество в три дюйма и в добрую сотню фунтов. Но… она так ни к чему и не пришла, поскольку то, что происходило, было ни на что не похоже. Ее, пожалуй, меньше удивило бы зрелище нового цветного телевизора с большим экраном, плывущего по гостиной.

— Ты не можешь уехать, — услышала она собственный голос. — Ты обещал мне автограф Аль Пачино. — Бог знает какая бессмыслица, но все же лучше, чем ничего.

— Ты его получишь, — отрезал Эдди, — но поедешь за ним сама.

О Господи, вот еще новости…

— Я не могу. Я… никогда…

— Так надо, — прервал он Миру. Теперь Эдди отбирал ботинки. — Черт! Здесь нет ни одной подходящей пары.

— Мне тоже малы мои платья! Они слишком жмут в груди!

— Долорес перешьет, — безапелляционно заявил он. Отобрав две пары, он помедлил, затем бросил их назад, нашел пустую коробку, засунул в нее добротные черные ботинки, бывшие в употреблении, но выглядевшие вполне сносными. Когда зарабатываешь на жизнь извозом, мало того — в Нью-Йорке, мало того — известных богачей, внешний вид должен быть соответствующим… Ботинки, конечно, долго не протянут, но… на поездку их хватит. А уж по приезде он займет… Скажем, у Ричи Тозье.

Вдруг нахлынула звенящая тьма, и ему стало трудно дышать. Эдди с ужасом подумал, что уже упаковал эту чертову аптечку, совершенно забыв о самом важном — аспираторе, лежащем в кабинете наверху.

Чемодан лязгнул застежкой. Эдди оглянулся на Миру, стоявшую посреди холла с прижатыми как у астматика к груди руками. Шея жены напоминала короткую толстую колонну. Мира потерянно взирала на Эдди, и этот взгляд мог бы в другое время вызвать у него жалость, но теперь его сердце сдавливалось беспокойством за самого себя.

— Что происходит, Эдди? Кто звонил? У тебя неприятности? Ты можешь мне ответить? Какие неприятности?

Эдди медленно поплелся в ее направлении с сумкой на молнии в одной руке и чемоданом в другой. Траектория его движения была более или менее прямой благодаря немалому весу. Мира двинулась было ему навстречу, перекрывая путь к лестнице, и он подумал, что она не даст ему пройти. Но как только его лицо в полной мере ощутило объем ее грудной клетки и массу воздуха, пропускаемого через легкие, жена испуганно шагнула в сторону. Эдди прошел мимо не остановившись, и Мира залилась слезами.

— Я не смогу добраться до Аль Пачино! Я врежусь в светофор или во что-нибудь еще, но не доеду! Эдди, не пуга-а-а-ай меня!

Он взглянул на настольные часы. 9.20. Голос клерка из «Дельты» объяснил ему, что на последний рейс в Мэн он опоздал: самолет поднялся из Ла-Гаурдия в 8.25. Тогда Эдди позвонил в «Амтрэк» и узнал, что последний поезд на Бостон отходит с Пенн-Стейшен в 11.30. На нем можно доехать до Саунт-Стейшен, а оттуда на тачке до диспетчерской «Кейп-Код Лимузин» на Арлингтон-стрит. «Кейп-Код» и «Ройял Крест» — компании, где работал Эдди, — работали на принципах добрососедства долгие годы. Краткий звонок Батчу Каррингтону в Бостон, и — проблема с транспортом на север решена: Батч обещал заправить «кадиллак». Он прокатится с шиком, без всяких клиентов «с-болью-в-пояснице» на заднем сиденье, отравляющих атмосферу идиотскими сигарами и задающих идиотские вопросы типа «Сколько стоит кока-кола?»

«С шиком — это хорошо, — думал Эдди. — Единственный способ прокатиться действительно с шиком — когда тебя повезет катафалк. Не стоит беспокоиться: это, скорее всего, и будет твоя обратная дорога. Если, конечно, будет что везти».

— Эдди?

9.20. Масса времени — рассказать ей, побыть напоследок добрым. Вот было бы здорово, если бы этой ночью она играла в вист. Как легко было бы уйти, оставив записку на холодильнике (его записки на дверце холодильника Мира, как правило, замечала быстрее). Впрочем, это походило бы на дезертирство, но теперь — много хуже. Теперь, может статься, он уходит навсегда, а это тяжело…

«Говорят, что твой дом там, где подсказывает твое сердце, — текли мысли Эдди. — Наверное, так. А старина Бобби Фрост любил говорить, что дом — там, куда тебя тянет и где тебе рады. Не совсем так: это еще и место, где ты был однажды и где не хотят, чтобы ты уходил».

Он застыл на верхней ступеньке, сбившись с темпа, обеспокоенный собственным прерывистым, с всхрипами дыханием, и бросил взгляд на плачущую жену.