ОНО

Бен достал шариковую ручку, щелкнул кнопкой и подписал открытку: Мисс Беверли Марш, Лоуэр-Мейн-стрит, Дерри, Мэн, 2-е почтовое отделение. Номера дома он не знал, но мама говорила, что почтальоны, как правило, помнят в лицо своих клиентов, доставляя регулярную корреспонденцию. Вот здорово будет, если почтальон, обслуживающий Лоуэр-Мейн-стрит, принесет его открытку! Если же нет, — она вернется невостребованной на почту, и он потеряет на этом три цента. К нему она определенно не попадет, поскольку обратного адреса он подписывать не собирался, равно как и своего имени. Пропустив на открытке эту графу (даже несмотря на то, что рядом не было знакомых), Бен взял несколько каталожных карточек из деревянного ящика на столе, обдумывая, царапая, зачеркивая…

На последней неделе перед экзаменом по английскому они изучали хайку. Это японская поэтическая форма, краткая и строгая. В хайку, учила миссис Дуглас, может быть ровно 17 слогов — ни больше, ни меньше. Это должно быть концентрированное выражение какого-либо одного чувства: печали, веселья, ностальгии, счастья… любви.

Бен пришел в восторг от этой концепции. Он в охотку занимался английским, хотя до удовольствия от предмета в целом было далеко. Он выполнял задания, которые его не захватывали. А вот в конструкции хайку было нечто, разжигавшее его воображение. Идея столь же счастливая, что и объяснение миссис Старрет «эффекта зеленого дома». Хайку были хорошей поэзией, потому что они были особой поэзией. Никаких неясностей и секретов. 17 слогов, посвященных выражению одной-единственной эмоции — и все. Ясно, практично и всеобъемлюще в заданных рамках. По душе ему было и само слово «хайку» — скользящее и переходящее в пунктирную линию после «к».

«Ее волосы» — пришло ему в голову, и Бен представил Беверли, спускавшуюся по ступенькам школы с копной волос, рассыпавшихся по плечам. По яркости они могли поспорить с солнцем.

Прилежно сочиняя минут двадцать (с перерывом на заход к столу библиотекаря за новой порцией карточек), отказываясь от слишком длинных слов, меняя местами и вымарывая, Бен пришел к следующему:

Твои волосы как пожар зимой,
Январю не погасить его.
Он сжигает мне сердце.

Наверное, это было не Бог весть что, но во всяком случае лучшее, что он мог изобразить. Он боялся «переморозить» стих. Может получиться хуже или вообще не получиться. А этого Бену вовсе не хотелось. Ключевым моментом в идее написать хайку было то, что девушка заговорила с ним. Это оставило зарубку в его памяти. Бен предполагал, что Беверли должна увлекаться старшеклассниками — из шестого или даже седьмого — и могла подумать, что идея принадлежит одному из них. Таким образом, день получения тоже запечатлеется в ее памяти, и неважно, что она не узнает, что автор — Бен Хэнском; важно, что он знает.

Он переписал сочиненную поэму на открытку (заглавными буквами, будто это не любовное послание, а штрафной талон), убрал ручку в карман и заложил открытку в «Горячий револьвер», затем встал и попрощался с миссис Старрет.

— До свидания, Бен, — улыбнулась привычно миссис Старрет. — Наслаждайся каникулами и не забывай о комендантском часе.

— Спасибо, я постараюсь.

Он быстрым шагом двинулся по стеклянному проходу, наслаждаясь теплом («эффект зеленого дома», вспомнилось ему), сменившимся прохладой в зале для взрослых. Старик читал «Ньюс», сидя в древнем и удобном откидном кресле в нише читального зала. В глаза бросилась рубрика: ДАЛЛЕС ОБЕЩАЕТ ВОЕННУЮ ПОМОЩЬ ЛИВАНУ. Рядом было фото Айка[27], встречавшего арабского лидера в Роз-Гардене. Мама Бена говорила, что если президентом в 1960 станет Хуберт Хамфри, то все повернется вспять. Бен весьма смутно представлял себе, почему ему надо бояться возврата к прошлому, а мать имела в виду возможное увольнение.

Середина полосы была представлена менее заметным заголовком: ПОЛИЦИЯ ПРОДОЛЖАЕТ ПОИСКИ МАНЬЯКА.

Бен вышел, толкнув входную дверь.

Прямо на выходе висел почтовый ящик. Выудив открытку из книги, мальчик опустил ее в ящик. Когда открытка упала в прорезь, пульс Бена участился. «А вдруг она узнает, что это я?»

«Не глупи», — мысленно отчитал он самого себя, ещё слегка взбудораженный.

Он побрел вверх по Канзас-стрит, слабо сознавая, куда идет. Мечта в голове приобретала реальные формы. Согласно ей, к нему подходила Беверли, встряхивая копной рыжих волос точно пони; серо-зеленые глаза лучились. «Мне бы хотелось спросить тебя, Бен, — обратилась к нему девочка из мечты, — но поклянись, что скажешь правду. Это ты написал?» — И она достала открытку.

Чудесная и ужасная мечта. Ему хотелось одновременно и пресечь ее, и сделать так, чтобы она никогда не кончалась. На щеках Бена загорелся румянец.