ОНО

Бен представлял себе это очень смутно, но вновь кивнул — на всякий случай, лишь бы мать не проводила параллелей с птичками или пчелками; подобные вещи всегда смущали его.

— Я беспокоюсь за тебя, Бен. Меня беспокоит, что я не всегда верно поступаю по отношению к тебе.

Бен промолчал, поежившись.

— Ты предоставлен самому себе. Слишком, как мне кажется. Ты…

— Мам…

— Помолчи, я еще не кончила говорить, — оборвала она, и Бен смолк. — Веди себя осторожнее, Бенни. Наступает лето, я не хочу портить тебе каникулы, но ты обещай мне быть осторожнее и каждый день возвращаться с улицы к ужину. Когда у нас ужин?

— В шесть.

— Вот именно. Поэтому: если я накрываю на стол, наливаю тебе молоко и замечаю, что тебя нет в ванной и ты не моешь там руки, я направляюсь к телефону и звоню в полицию, сообщая им, что ты исчез. Тебе ясно?

— Да, мама.

— Ты веришь, что я сделаю это?

— Да.

— Может быть, все страхи напрасны, но теперь это кажется мне необходимым. Сбрасывать со счетов мальчиков нельзя. Ясное дело, каникулы на носу, все мальчишки разлетаются как пчелы из улья — играть в мяч или во что-то еще. Ты тоже, наверное?

Бен грустно кивнул, подумав про себя, что уж если она не знает, что у него нет друзей, то могла бы, по крайней мере, догадаться об этом. Самому ему не пришло бы в голову делиться с матерью этим обстоятельством.

Арлина вытащила из кармана халата какой-то предмет и протянула сыну. Это была небольшая пластмассовая коробочка. Бен открыл ее. Увидев содержимое, он раскрыл от удовольствия рот.

— Блеск! — только и смог сказать он. — Большое спасибо!

Это были наручные часы «Таймекс» с маленькими серебристыми цифрами и ремешком из кожзаменителя. Арлина завела их и поставила время; Бен с наслаждением вслушивался в тиканье.

— Черт, как здорово! — он с энтузиазмом наградил мать звонким поцелуем в щеку.

Она закивала, улыбаясь, удовлетворенная его реакцией. Затем вновь посерьезнела.

— Надевай, носи, заводи, береги и не теряй.

— Окэй.

— Теперь ты знаешь время и не должен опаздывать. Помни, что я сказала: если не появляешься вовремя, тебя начинает по моему звонку искать полиция. Ни на минуту не смей опаздывать, по крайней мере пока не поймают этого ублюдка.

— Я понял, мама.

— Еще одно. Я не хочу, чтобы ты ходил один. Тебя достаточно предупреждали, чтобы не брал конфеты у посторонних и не ездил никуда с незнакомыми. Мы с тобой знаем, что ты не дурак и достаточно хорошо развит для своего возраста, но помни, что взрослый мужчина, особенно сумасшедший, всегда одолеет ребенка, если захочет. Поэтому когда собираешься в парк или библиотеку — иди с друзьями.

— Хорошо, мам.

Она вновь выглянула в окно с нескрываемой тревогой и вздохнула.

— Когда такое случается, о хорошем быстро забываешь. В городе не все в порядке. Мне всегда так казалось. — Арлина повернулась к сыну, сдвинув брови. — Ты много гуляешь, Бен. Ты, наверное, знаешь любой уголок в Дерри, так? По крайней мере, в городской черте.

Всего Бен не знал, но знал большую часть. Парень был настолько захвачен созерцанием подарка, что скажи мать, что в музыкальной комедии о второй мировой войне Джон Уэйн играл роль Гитлера, — и он согласно кивнет. Поэтому он кивнул не раздумывая.

— Тебе встречалось что-нибудь? — спросила мать. — Кто-то или что-то подозрительное? Необычное? Настораживающее?

Удовольствие от подарка, признательность матери за доставленную ему маленькую радость (и вместе с тем легкое смущение от собственной несдержанности) чуть было не толкнули его рассказать матери о происшествии в январе.

Бен открыл рот и — может, интуитивно? — быстро закрыл его.

Что же это, в самом деле? Интуиция. Не более… и не менее. Дети часто находят интуитивно верное решение сложной ситуации, чувствуя, что, последовав ему, сохранят спокойствие. По этой причине Бен и смолчал. Было, правда, еще нечто, отнюдь не благородное. С его матерью могло быть и тяжело. Она могла стать властной. Арлина никогда не называла его «толстым», лишь «крупным» (иногда уточняя: «крупным для своего возраста»), и когда образовались остатки от ужина, приносила их Бену, смотревшему телепередачу или делавшему домашнее задание, и он поедал их, ненавидя себя за это (но никогда — свою мать; этого делать Бен не осмеливался: Бог покарает, когда узнает про такое). Вполне возможно, что какая-то часть его существа — спрятанная не ближе, чем Тибет — предполагала и заранее одобряла мотивы этого стабильного «подпитывания». Любовь ли это? Или что-то еще? Во всяком случае, он задавался этим вопросом. И вот еще: она не знала, что у него нет друзей. Такое незнание определило недоверие к ней и заставляло его усомниться в реакции на историю, случившуюся с ним в январе. Которую он чуть было не рассказал. Если, конечно, что-то было… Приходить к шести и оставаться дома… Может, не так уж и плохо. Можно читать, смотреть телевизор,

(кушать)

строить что-нибудь из «конструктора»… Но остаться на целый день — это уж просто катастрофа… а именно это его и ожидало, расскажи он матери о том, что видел — или думал, что видел — в январе.

И Бен промолчал.