ОНО

Ближе к центру Канзас-стрит становилась односторонней для движения, и Бен, пересекая ее, посмотрел лишь направо. Брось он взгляд налево — ему пришлось бы пережить неприятное потрясение. В тени большого дуба перед зданием местного клуба самодеятельности в квартале от библиотеки застыли в ожидании развития событий три его злых гения — Белч Хаггинс, Виктор Крисс и Генри Бауэрс.

5

— Прихватим его, Хэнк, — тяжело задышал Виктор.

Генри проводил взглядом жирного маленького хорька, перебегавшего улицу тряся брюхом, с вихром на затылке (чертов недоносок!) и колышущимся как у девок задом. Он прикидывал расстояние между ними и Хэнскомом и между парнем и библиотекой, где тот окажется в безопасности. Генри решил, что можно было бы его перехватить, но Хэнском наверняка позовет на помощь. Маленького хорька от этого не удержать. Хэнском завопит, сбегутся взрослые, а Генри не любил их вмешательства. Эта сука Дуглас сказала Генри, что он провалил английский и математику и что отпускает его с условием, что отберет у него четыре недели летних каникул. В любом случае Генри оставался на второй год. А значит, отец опять побьет его. Четыре часа в школе в течение четырех недель страды — да отец успеет избить его, по крайней мере, полдюжины раз, а может, и больше. Но он уже примирился с этой суровой перспективой, поскольку предстояло вынести резолюцию по этому маленькому жирному недоноску.

Всестороннюю резолюцию…

— Может, пойдем? — облизнул губы Белч.

— Подождем, когда выйдет.

Они проводили взглядом Бена, скрывшегося за двойными дверями, и сели на газон, дымя сигаретами и рассказывая друг другу анекдоты и байки из жизни шоферов и продавцов в ожидании, когда парень выйдет обратно.

Генри понимал, что Хэнскому деться некуда. И когда он выйдет, Генри сделает так, что Хэнском пожалеет, что родился на свет.

6

Библиотека доставляла наслаждение Бену.

Здесь всегда было прохладно, даже в самые жаркие и длинные летние дни. Бену нравились ее тихие шорохи, изредка нарушаемые чьим-нибудь шепотом, слабый стук штампа библиотекаря, делавшего отметки на читательских и книжных формулярах, шелест страниц, переворачиваемых в зале периодики, где сидели старики, углубившись в газеты, сшитые в толстенные стопки. Ему нравилось особое освещение: дневного света, проникавшего через высокие и узкие окна, либо цепочки сферических ламп, отбрасывавших ленивые тени в зимние вечера под завывание ветра снаружи. Ему нравился запах книг: пикантный, слегка загадочный. Он любил прогуливаться между рядами стеллажей библиотеки для взрослых, глядя на тысячи томов и представляя себе целую жизнь внутри каждого, — так же, как любил гулять по своей улице в закатных дымно-мглистых сумерках позднеоктябрьского дня, когда от солнца оставалась лишь оранжевая кривая на горизонте, рисуя себе жизнь, протекавшую за окнами: люди смеются и спорят, дарят цветы, кормят детей, а может быть, ласкают их, гримасничая…

Бена приводил в восхищение застекленный проход между старым зданием и детской библиотекой, в котором было жарко даже зимами, если не случалось полосы облачных дней; миссис Старрет, главный детский библиотекарь объяснила ему, что это так называемый «эффект зеленого дома». Бен был сражен. Много позже он построит новый корпус Би-Би-Си[21] в Лондоне — предмет горячих споров, которые, казалось, не кончатся и через тысячу лет, и никому (кроме самого Бена) было невдомек, что здание нового центра представляет собой застекленный переход публичной библиотеки Дерри, вывернутый наизнанку.

Детская библиотека ему тоже нравилась, хотя и не было в ней того призрачного шарма, чем буквально дышало старое здание с его сферическими лампами и изогнутыми металлическими лестницами, слишком узкими, чтобы разойтись двоим; один должен был уступить дорогу. Детская библиотека была более светлой и солнечной, более шумной, несмотря на таблички-призывы «Просьба соблюдать тишину», расставленные повсеместно. Шум, как правило, доносился из уголка, где были детские комиксы. В этот день Бен попал к началу часа чтения. Хорошенькая молодая девушка-библиотекарь мисс Дэвис читала детям про трех козлят.

— Кто это вышагивает по моему мосту? — говорила мисс Дэвис низким, ворчливым голосом тролля. Несколько малышей, раскрыв рты, хихикали; остальные следили за ней, серьезно внимая голосу тролля как внимали по ночам голосам в своих сновидениях, и их серьезные взгляды отражали извечное очарование сказок: будет ли чудовище добрым или оно в конце концов съест?

Повсюду размещались яркие плакаты. Вот симпатичный парнишка чистит зубы, пока не появляется пена как у собаки, страдающей бешенством; а вот плохой мальчишка курит сигарету (КОГДА Я ВЫРАСТУ, Я БУДУ БОЛЕТЬ КАК МОЙ ПАПА, — гласил плакат); рядом была чудесная фотография с биллионом булавочных головок, светящихся в темноте. Надпись под ней была следующей:

ОДНА МЫСЛЬ СВЕТЛЕЕ ТЫСЯЧИ СВЕЧ

(Ральф Уолдо Эмерсон)