С той поры он носил свитера. Их было четыре: два синих и по одному зеленому и коричневому. Это было одной из немногих его маленьких побед в детстве, проходившем под знаком неусыпного материнского контроля. Он, наверное, умер бы, если в тот день Беверли Марш хихикала вместе с другими…
— Ты хорошо поработал в этом году, Бенджамин, — прокомментировала, вручая ему карточку, миссис Дуглас.
— Спасибо, миссис Дуглас.
Откуда-то из дальнего конца класса поплыл насмешливый фальцет: «Паси-и-и миси Дугвис».
Это, без сомнения, Генри Бауэрс. Он учился в одном классе с Беном, оставшись на второй год, в то время как его приятели Белч Хаггинс и Виктор Крисс были в шестом. Бен считал, что у Бауэрса есть шанс остаться в пятом еще на год. Миссис Дуглас, перебирая карточки, не назвала имени Бауэрса, и это вызвало некоторые опасения Бена, считавшего себя отчасти ответственным… Генри знал об этом.
Неделей раньше на выпускных экзаменах миссис Дуглас рассадила их в порядке, расписанном на доске. Так получилось, что в последнем ряду соседом Бена стал Бауэрс. По обыкновению, Бен придвинулся вплотную к парте, и ощутив приятное давление на живот, положил руку на тетрадь и стал вдохновенно обкусывать ручку.
Половина времени, отпущенного в этот вторник на контрольную по математике, прошла, когда сбоку ушей Бена достиг шепот. Он был настойчиво-повелительным, как шепот заключенного-ветерана получавшему свободу сообщнику: «Дай списать».
Бен скосил глаза и встретил неистовый взгляд черных глаз Бауэрса. Генри выглядел старше своих двенадцати. Руки и ноги переливались мышцами. Его отец, обладавший репутацией сумасшедшего, имел небольшой участок в конце Канзас-стрит, вблизи дороги на Ньюпорт, и Генри проводил на нем чуть не тридцать часов в неделю на прополке, поливке, посадке, обрезке, выкапывании и сборе, если только было, что собирать.
Волосы Генри были пострижены до того коротко, что просвечивал череп. В заднем кармане джинсов он всегда носил депилятор, в результате чего на лбу волосы смотрелись как зубья сенокосилки. За ним вечно тянулся аромат фруктовой жвачки. Он носил розовый жакет мотоциклиста. Однажды кто-то из четвертого класса имел неосторожность высказаться по поводу этого жакета. Генри развернулся к маленькому наглецу с проворностью ласки и быстротой гадюки и выдал парнишке пару зуботычин. Нахал потерял три передних зуба, а Генри получил в школе двухнедельный отпуск. Бен втайне рассчитывал, что Бауэрса выгонят. Но не тут-то было. Расчет не оправдался. Через две недели Генри появился на школьном дворе в излюбленном жакете, настолько безжалостно обкорнав волосы, что казалось, они вылезают местами. Подглазья были украшены лиловыми фингалами, видимо назначенными сумасшедшим отцом как рецепт от драк на школьном дворе. Фингалы выглядели застарелыми. Ребята запомнили этот инцидент, поскольку вынуждены были как-то сосуществовать с Генри. Насколько знал Бен, больше попыток посмеяться никто не предпринимал.
Когда зловещий шепот призвал Бена дать списать, у того с космической скоростью пронеслись три мысли (несмотря на неповоротливое тело, Бен обладал реактивным разумом). Первая: если миссис Дуглас застукает Генри за списыванием, они оба получат «незачет». Вторая: если он не даст списать, Генри изловит его после занятий и наградит парой хороших тумаков, возможно, при поддержке Хаггинса и Крисса, которые будут держать за руки. Это были мысли ребенка, и ничего удивительного: он и был ребенком. Третья, и последняя, однако, выражала утонченность и мудрость взрослого.
— Дай списать, — повторился шепот. Черные глаза метали молнии.
Бен отрицательно покачал головой и накрыл тетрадь рукой.
— Я прибью тебя, толстозадый, — прошептал Генри несколько громче. В его тетради белела пустота. Он был в полном отчаянии. Если он провалится и останется на второй год, отец просто вышибет ему мозги. — Дай списать, или тебе плохо будет.