— Привет, ниггер, — сказала фигура. — В кого ты тут кидал камни? Хочешь знать, кто отравил твою чертову собаку?
Фигура сделала еще один шаг вперед, и свет упал на лицо Генри Бауэрса. Он стал толстым и обрюзгшим, кожа имела нездоровый сальный оттенок, щеки опали и покрылись щетиной, и в щетине этой было белого так же много, как и черного. Три большие волнистые морщины выступали на лбу и над кустистыми бровями. Другие морщины скобками окружали уголки рта с толстыми губами. Глазки были маленькие и ничтожные внутри обесцвеченных мешков плоти — налитые кровью и бессмысленные. Лицо человека, год у которого идет за два, человека, которому в его тридцать девять лет набежало семьдесят три. Но это также было лицо двенадцатилетнего мальчика. Одежда Генри была все еще зеленая от каких-то кустарников, в которых он прятался днем.
— Ты не хочешь поздороваться, ниггер? — спросил Генри.
— Привет, Генри, — ему смутно пришло в голову, что он последние два дня не слушал радио, даже не читал газет, что было его каждодневным ритуалом. Слишком много происходило. Слишком он был занят.
Жаль.
Генри выплыл из коридора между детской и взрослой библиотеками и стоял там, глядя на Майка своими свинячьими глазками. Его губы разошлись в отвратительной усмешке, обнажив гнилые зубы.
— Голоса, — сказал он. — Ты когда-нибудь слышал голоса, ниггер?
— Чьи голоса, Генри? — он заложил обе руки за спину, как школьник, вызванный декламировать стихи, и переложил приспособление для вскрытия писем из левой руки в правую. Старинные часы, подаренные Хорогом Мюллером в 1923 году, мерно отсчитывали секунды в гладком пруду библиотечной тишины.
— С луны, — сказал Генри. Он сунул руку в карман. — Они шли с луны. Множество голосов.
Он помедлил, слегка нахмурился, потом покачал головой.
— Множество, но в действительности только один.
— Ты видел Его, Генри?
— Да, — сказал Генри. — Франкенштейн. Оторвал голову Виктору. Ты, должно быть, читал об этом. Звук был как у громадной молнии. Потом Оно пришло за Белчем. Белч дрался с ним.
— Неужели?
— Да. Так я удрал.
— Ты оставил его умирать.
— Оно не убило нас.
Глаза Генри злобно ухмыльнулись.
— Пока нет. Но Оно убьет. И я не оставлю вас, пока Оно не придет, — он вытащил свою руку из кармана. В ней была изящная девятидюймовая штуковина с отделкой под слоновую кость по бокам. Маленькая хромовая кнопочка блестела на одном конце этого сомнительного
— Смотри, что я нашел, — сказал он. — Я знал, где смотреть. Его набухшее красное веко хитро подмигнуло.
— Человек на луне сказал мне, — Генри снова обнажил зубы. — сегодня прятался. Вечером подъехал на попутках. Старик. Я ударил его. Наверное убил. Бросил машину в Ньюпорте. Прямо за городской чертой Дерри я услышал тот голос. Я посмотрел в канаву. Там была одежда. И нож. Мой старый нож.
— Ты что-то путаешь, Генри. Мы сбежали и вы сбежали. Если ОНО хочет нас, оно хочет и вас.
Генри, нахмурясь, покачал головой.
— Нет.
— Я думаю, да. Может быть, ты и делал Его работу, но Оно не играло на фаворитов, правда? Оно получило обоих твоих друзей, и пока Белч дрался с Ним, ты убежал. Но теперь ты здесь. Я думаю, что ты часть Его неоконченного дела, Генри. Я действительно так думаю.
— Нет!
— Может быть, Франкенштейн — это то, чем он тебе являлся? Или оборотень? Вампир? Клоун? А, Генри?
— Замолчи! — закричал Генри и двинулся на Майка.
Майк отступил и выставил одну ногу. Генри запнулся о нее и упал, скользя по истоптанным плиткам, как полотер. Он ударился головой о ножку стола, где этим вечером сидели Неудачники, рассказывая свои истории. Нож выпал из его руки.
Майк пошел за ним. В этот момент он мог прикончить Генри, можно было бы всадить ножик для вскрытия писем «Иисус спасает», пришедший по почте от старой родной церкви, в затылок Генри и затем вызвать полицию. Было бы много официальной чепухи, но не слишком много — не в Дерри, где такие сверхъестественные и дикие события не были чем-то необычным.