ОНО

Она схватилась за его воротник и потащила его назад — так здоровенный фараон хватает подозрительного парня, пытающегося удрать. Эдди шел с угасающими усилиями… и когда он совершенно истощился и утратил способность сопротивляться, ее руки разжались.

Она издала последний вопль.

Пальцы его схватились за дверную ручку — какой благословенно прохладной она была! Он толкнул дверь и увидел такси: ожидавший его посланец из страны здравого смысла. Ночь была ясной. Звезды были яркие и прозрачные.

Он повернулся к Мире — она всхлипывала и трудно дышала. — Ты должна понять, что я вовсе не ХОЧУ этого делать, — сказал он. — Если бы у меня был выбор — любой выбор вообще, — я бы не поехал. Пожалуйста, пойми это. Марта. Я уезжаю, но я вернусь.

В этом чувствовалась ложь.

— Когда? Как долго?

— Неделя. Или может быть десять дней. Конечно, не дольше.

— Неделя! — вскричала она, хватаясь за грудь, как примадонна в плохой опере. — Неделя! Десять дней! Пожалуйста, Эдди, по-жаааааа…

— Марта, прекрати. Ладно? Прекрати!

На удивление, она прекратила: остановилась и стояла, глядя на него мокрыми, с синевой, глазами, не сердясь, только напуганная за него и за себя. И, возможно, в первый раз за все годы, что он знал ее, он почувствовал, что несомненно может любить ее. Прощание было тому причиной? Видимо, да. Впрочем… можно было устыдиться этого «видимо». Он ведь ЗНАЛ это. Он уже ощущал себя на другом, нехорошем конце телескопа. Но может быть, все было как надо? Может быть он почувствовал, что любовь к ней оправдана? Оправдана, хотя она была похожа на его мать в молодые годы, хотя грызла печенье в кровати, пока смотрела триллеры, рассыпая крошки вокруг и хотя не все в ней было о'кей, хотя она распоряжалась всеми его лекарствами в домашней аптечке, потому что свои собственные держала в холодильнике?

Много мыслей приходило ему в голову в разные времена в ходе его странно переплетающихся жизней в качестве сына и любовника и мужа; теперь, когда он вероятно навсегда покидал этот дом, его осенила новая мысль.

Возможно ли, чтобы Мира была напугана даже больше, чем он?

Могло ли быть, чтобы его мать существовала?

Бессознательно и резко, как злобно шипящий фейерверк, пришло воспоминание из Дерри: на центральной улице города был обувной магазин. Однажды его мать взяла его туда — ему было тогда не больше пяти-шести лет — и велела сидеть тихо и быть паинькой, пока она купит пару белых туфелек для свадьбы. Он и сидел тихо и был паинькой, пока мать разговаривала с одним из продавцов — мистером Гарднером, но Эдди было только пять (или, может, шесть лет), и после того, как мать отвергла уже третью пару белых туфель, которую мистер Гарднер показал ей, Эдди наскучило так сидеть и он пошел в дальний угол, приметив там что-то интересное.

Сначала ему показалось, что это просто корзина, но подойдя поближе, он решил, что это стол. Самый чудной стол, из всех, какие он когда-либо видел. Очень узкий, из яркого полированного дерева с множеством нарезанных на нем линий и рисунков. Еще там были три ступеньки, а он никогда не видел стола со ступеньками. Подойдя вплотную, Эдди увидел, что внизу столешницы — прорезь, с одной стороны — кнопка и еще что-то похожее на телескоп Капитана Видео.

Эдди прошел вокруг стола и увидел вывеску. Ему, должно быть, было как минимум шесть, потому что он умел читать и прошептал каждое слово:

«ВАША ОБУВЬ ВАМ ПОДХОДИТ?

ПРОВЕРЬТЕ И ПОСМОТРИТЕ!»

Обойдя «стол» вокруг, он забрался на три ступени на маленькую площадку и затем сунул ногу в прорезь. Его ботинки были в пору?

Эдди не знал, но ему очень хотелось посмотреть! Он сунул лицо в резиновую защитную маску и нажал кнопку. Зеленый свет залил его глаза. Эдди задыхался. Он мог видеть ногу, плавающую внутри ботинка, заполненного зеленым дымом. Он пошевелил пальцами: эти пальцы в самом деле были его пальцами. А потом он сообразил, что не только пальцы может видеть, но даже свои косточки.

Косточки своей ноги! Он скрестил большой палец ноги со вторым пальцем и таинственные косточки получились на рентгеноснимке, который был не белый, а зеленый. Он мог видеть… Затем его мать пронзительно закричала, возраставший панический шум прорезал тишину обувного магазина, как убегающая лопасть жатвенной машины, как колокол на пожаре, как судьба. Он отпрянул с испуганным лицом от смотрового окошечка и увидел, как мать бросилась к нему через весь магазин; платье раздувалось за ней, грудь ее вздымалась, рот багрово округлился от ужаса. К ним повернулись посетители.

— Эдди, выходи оттуда! — кричала она. — Уходи оттуда. От этих машин будет рак! Уходи оттуда, Эдди. Эддииииии…