ОНО

Он отпрянул, как будто машина вдруг раскалилась докрасна. В паническом испуге он забыл о легком полете звезд позади него. Он оступился и стал медленно падать назад, а руки балансировали, пытаясь сохранить равновесие. И разве он не думал с какой-то сумасшедшей радостью: вот сейчас я упаду! Упаду, чтобы выяснить, что чувствуешь, когда падаешь и ударяешься головой!..Разве он не так думал? А может быть его детскому разуму были навязаны взрослые представления. Так или иначе он не упал. Мать подбежала к нему как раз вовремя. Мать поймала его. Он расплакался, но не упал.

Все смотрели на них. Он помнил это. Он помнил, как мистер Гарднер взял инструмент для мерки обуви и поставил какую-то маленькую скользящую штучку, чтобы убедиться, что у них все в порядке, а другой клерк поставил на место упавший стул, отряхивая руки с забавным отвращением, прежде чем надеть на себя снова любезно нейтральную маску. Больше всего он запомнил мокрые щеки матери и ее жаркое, кислое дыхание. Он помнил, как она снова и снова шептала ему на ухо: «Никогда этого не делай, никогда этого не делай, никогда». Вот что она бубнила, чтобы отвести от него беду. То же самое она пела годом раньше, обнаружив, что нянька в жаркий душный летний день повела его в общественный бассейн в Дерри-парк — это было как раз тогда, когда страх перед полиомиелитом пятидесятых годов немного улегся. Она вытащила его из бассейна, твердя, чтобы он больше никогда, никогда этого не делал, а все другие ребята, а также все служащие и посетители, смотрели на них, и ее дыхание также вот отдавало кислым.

Она вытащила его из «магазина», крича на служащих, что они предстанут перед судом, если что-то случится с ее мальчиком. Слезы текли у него все утро, и особенно давала себя знать астма. В ту ночь он долго лежал без сна, размышляя, что такое рак, хуже ли он полиомиелита, сколько времени он убивает человека, насколько больно перед смертью. Еще он размышлял, не в ад ли он потом попадет.

Угроза была серьезной, он это знал.

Она была так испугана.

Она была в ужасе.

— Марта, — сказал он через пропасть лет, — ты меня поцелуешь?

Она расцеловала его и прижала к себе так крепко, что у него затрещали кости. Если бы мы были в воде, подумал он, она бы утопила нас обоих.

— Не бойся, — прошептал он ей в ухо.

— Я ничего не могу поделать, — всхлипнула она.

— Я знаю, — сказал он и осознал, что хотя она так крепко прижала его к груди, что трещали кости, астма его успокоилась. Свист прекратился. — Я знаю, Марта.

Таксист снова дал гудок.

— Ты позвонишь? — спросила она его, дрожа.

— Если смогу.

— Эдди, скажи, пожалуйста, что это?

А что, если рассказать? Насколько бы это ее успокоило?

«Марти, сегодня вечером мне позвонил Майкл Хэнлон, и мы немного поговорили, но все, что мы сказали, сводилось к двум вещам. «Это началось снова, — сказал Майкл. — Ты приедешь?» И сейчас у меня озноб, только этот озноб, Марти, нельзя приглушить аспирином, у меня нехватка дыхания, поэтому не помогает проклятый аспиратор, потому что нехватка дыхания не в горле и не в легких, а вокруг сердца. Я вернусь к тебе, если смогу, Марти, но я чувствую себя как человек, стоящий у края старой осыпающейся шахты, он стоит там и прощается с дневным светом».

Да уж, конечно! Это наверняка бы ее успокоило!

— Нет, — сказал он, — пожалуй я не могу рассказать тебе, что это.

И прежде чем она могла еще что-то произнести, прежде чем она могла начать снова: («Эдди, выйди из такси! У тебя будет рак!»), он зашагал от нее, все прибавляя шаг. У такси он уже бежал.

Она все еще стояла в дверях, когда такси выехало на улицу, все еще стояла там, когда такси поехало по городу — большая черная тень — женщина, вырезанная из света, льющегося из дома. Он махал рукой и думал, что она машет ему в ответ.

— Куда мы направляемся, мой друг? — спросил таксист.

— «Пени Стейшн», — сказал Эдди, его рука покоилась на аспираторе. Астма ушла куда-то вглубь бронхиальных трубок. Он чувствовал себя… почти хорошо.

Но аспиратор понадобился ему больше, чем когда-либо, четыре часа спустя, когда он вышел из легкого забытья в спазматическом подергивании — так что парень в костюме бизнесмена опустил газету, посмотрел на него с некоторым любопытством.