Оно

Клода Хэро так никогда и не предали суду за то, что случилось в «Серебряном Долларе» в ночь на 9 сентября 1905 года, поэтому нет возможности узнать точно, как он избежал судьбы других той майской ночью. Мы можем сделать предположение: долгое время он был сам по себе, выучился быстро прыгать, возможно, воспитал в себе собачью сноровку чуять реальную опасность и выбираться из нее. Но почему он не взял с собой Хартвелла? А может, он был взят в лес остальными «агитаторами»? Может быть, они припасли его напоследок, и он смог убежать, даже когда крики Хартвелла (заглушенные, так как ему в рот засунули пальцы ног) эхом раздавались во тьме и пугали птиц, разгоняя их с их насестов? Нет возможности узнать наверняка, но это последнее предположение мне кажется наиболее вероятным.

Клод Хэро стал человеком-призраком. Он приходил в лагерь в Долине Святого Иоанна, становился в очередь с другими лесорубами за едой, получал миску похлебки, съедал ее и уходил до того, как кто-то соображал, что он один из той компашки. Через несколько недель после этого он показался в пивнушке «Винтерпорт», говоря о профсоюзе и клянясь, что отомстит тем, кто убил его друзей; Хамильтон Трэкер, Уильям Мюллер и Ричард Бови – вот имена, которые он упоминал чаще всего. Все они жили в Дерри, и их остроконечные, с мансардами дома стоят на Западном Бродвее по сей день. Через годы они и их потомки подожгут «Блэк-Спот».

То, что были люди, которым не понравилось, что Клод Хэро выпутался, не может быть подвергнуто сомнению, особенно после того, как начались пожары в июне того года. Но хотя Хэро часто видели, он был быстр и чувствовал опасность, как зверь. Насколько я сумел выяснить, никакого официального обвинения против него не было выдвинуто и полиция так и не наложила на него руку. Может, боялись того, что Хэро мог сказать, если бы предстал перед судом за поджог.

Какие бы ни были причины, леса вокруг Дерри и Хэвена горели все то жаркое лето. Исчезали дети, было больше драк и убийств, чем обычно, и облако страха, так же как и облако дыма, распространялось над городом.

Наконец первого сентября пришли дожди, и лило целую неделю. Центр Дерри затопило, что было необычно, но большие дома на Западном Бродвее были выше, и в некоторых из этих больших домов, должно быть, вздохнули облегченно. Пусть сумасшедший «канук» всю зиму прячется в лесах, если это то, чего он хочет, – вот что они могли бы сказать. На это лето его работа сделана, и мы поймаем его до того, как высохнут леса в июне на следующий год.

Потом пришло 9 сентября. Я не могу объяснить, что случилось;

Сарагуд не может это объяснить; насколько я знаю, никто не может. Я могу только пересказать события, которые произошли.

Сонный «Серебряный Доллар» был забит лесорубами, пьющими пиво. Снаружи спускались туманные сумерки. Кендускеаг поднялся высоко и отливал серебром, заполняя свое русло от берега к берегу, и, согласно Эгберту Сарагуду, «дул дьявольский ветер – он залезал через дырки в штанах и слепил глаза». Улицы превратились в болота. В задней комнате за одним из столов шла карточная игра. Это были люди Уильяма Мюллера. Мюллер был совладельцем железнодорожной ветки «Д.С, и У.М.», а также могущественным лесохозяином, которому принадлежали миллионы акров леса; а люди, которые играли в покер в «Долларе» этой ночью, были частично дровосеки, частично железнодорожные спекулянты-биржевики, но все были в напряге. Двое из них, Тинкер Маккатчесн и Флойд Калдервуд, посидели в тюрьме. С ними был Латроп Раунс (его прозвище, такое же неясное, как и «Плывущая собака», было Эль-Катук), Дэвид Стагли Греньер и Эдди Кинг – бородатый человек, чьи очки были такие же толстые, как и его пузо. Кажется очень вероятным, что они были из тех, кто в течение последних двух с половиной месяцев следил за Клодом Хэро. Кажется вероятным также, что они участвовали в той маленькой резне, которая покончила с Хартвеллом и Бикфордом.

Бар, как рассказал Сарагуд, был переполнен, десятки мужчин перли туда, пили пиво и закусывали, поливая покрытый опилками грязный пол.

Дверь открылась, и вошел Клод Хэро. В руках у него был обоюдоострый топор дровосека. Он шагнул к стойке и локтями раздвинул себе место. Эгберт Сарагуд стоял слева от него; он заметил, что от Хэро пахло, как от лесного хорька. Бармен принес Хэро большой бокал пива, два яйца вкрутую в миске и солонку соли. Хэро сунул ему двухдолларовую ассигнацию и положил сдачу – доллар восемьдесят пять центов в карман куртки. Он посолил яйца и съел их. Он посолил пиво, выпил его и отрыгнул.

– Снаружи места больше, чем внутри, – сказал Сарагуд, как будто половина жителей в северном Мэне не была все это лето в шорохе от Хэро.

– Ты знаешь, что это правда, – ответил Хэро со своим всегдашним акцентом.