Оно того стоит

— Ты встречаешься с ней. Она не в твоем вкусе, потому что ее губы настоящие, а не нарисованные, но она подойдет.

Он что-то бормочет, а я поднимаю голову, пытаясь понять, зачем Роман прислал мне фотографию моей руки, засунутой в апельсиновую кожуру.

Я: Ты когда-нибудь объяснишь это? Я пыталась дозвониться до тебя. Почему у тебя моя рука?

Неудивительно, что он игнорирует мое сообщение, как и всю неделю.

— Все наверх? — зовет Эмитт откуда-то из дверного проема.

— Да, пожалуйста, — отвечаю я, а затем снова возвращаю все внимание к своему упрямому отцу. — Ты встречаешься с ней в эти выходные. В общественном месте. Не пей ничего, не зная, откуда это наливают. И сообщи мне точное время, когда ты вернешься.

Он берет отвертку и направляет ее на меня, как оружие.

— Я твой отец, — говорит он, выглядя совершенно нелепо, так как все, что я могу видеть, это увеличенные зрачки, когда он пытается делать страшные глаза.

— Отца застукали за растлением надувной куклы. Я устала искать причудливые способы выразить это словестно.

Он тяжело вздыхает, а Эмитт возвращается, качая головой.

— Я оставил дверь открытой, — говорит он, возвращаясь.

— Почему? — спрашиваю я, когда он проходит мимо.

— Это займет некоторое время.

 Я хотела спросить об этом, но отвлеклась. Дженни роняет карандаш, Эмитт наклоняется, чтобы поднять его, и Дженни откидывается назад, чтобы снова поглазеть на его задницу. Мой телефон звонит во время самого интересного момента шоу, я смотрю на него, хмурясь. На этот раз моя рука лежит на коробке. Это все, что я вижу.

Я: Почему ты не отвечаешь????? В чем твоя грёбаная проблема?????

Этот придурок до сих пор отказывается отвечать на мои вопросы.

Убирая телефон, я свирепо смотрю на отца, который продолжает делать все, что ему нравится.

— Ты идешь на свидание. По-моему, давно пора. Ты познакомишься с ней, и если тебе действительно повезет, она будет стоить второго свидания.

Я похлопываю его по плечу и ругаюсь, когда на мой телефон приходит очередное сообщение. Что у него сегодня за дела? Почему так много фотографий?

На этот раз моя рука застряла между полотенцами... почему это выглядит так знакомо?

— Если я пойду на это свидание, — говорит папа, выводя меня из замешательства, когда я убираю телефон, — ты уберешь меня с этого сайта?

Он не смотрит на меня.

— Я уберу тебя оттуда, когда ты наденешь кольцо кому-нибудь на палец. — Он открывает рот, и я добавляю: — Кому-то, у кого по венам течет красная, теплая кровь. Я имею в виду, ты можешь получить какую-нибудь вагину, если захочешь, не буквально, конечно.

Он бормочет проклятия, а я улыбаюсь. Это становится скучным, и очевидно, что он погряз в работе. Решив вернуться попозже, чтобы он сделал все необходимое с Джилл, я поднимаюсь к себе в квартиру.

Как только вхожу внутрь, то начинаю визжать, падать и визжать еще больше. Какого черта?

Стон срывается с моих губ, когда я стучу рукой по полу. Чертыхаясь, оглядываюсь на безумие в своей комнате.

— Какого собственно черта? — стону, потрясенная, оглядывая все коробки в моей комнате. От моей спальни до ванной едва проложена тропинка, а гостиная, по сути, забита до отказа. Моя кровать — единственная вещь без цветов и коробок.

Я уже собиралась позвонить матери, когда заметила записку на кровати. Она напечатана, и на ней написано только одно предложение: «Все эти гребаные ухаживания».

Что, черт возьми, это значит?

Я начинаю открывать коробку, о которую споткнулась, когда слышу отчетливый звук льющейся воды в душе, кровь в жилах стынет, как лед. Спотыкаясь и ударяясь о коробки, я хватаю метлу из угла и начинаю пробираться в ванную.

Один из этих доставщиков решил принять душ в моей долбаной ванной?

Я сломаю метлу о его задницу, если ему так нравится нарушать чужие границы.

Тихо пробираюсь в ванную, затем бросаю взгляд на Джилл, когда она раздавливает тонкую ручку метлы. Делая глубокий вдох и выдох, врываюсь в ванную, а мой боевой клич Банши эхом отражается от стен, когда я размахиваю метлой в сторону душевой занавески.

Занавеска распахивается, и с моих губ срывается вздох, когда рука выхватывает метлу прежде, чем она успевает коснуться очень мокрого, скользкого, невероятно сексуального, обнаженного мужчины.

— Ты всегда такая жестокая? — растягивает он слова.

— Роман, — шиплю я, почему-то дрожа.

Одной рукой он убирает с глаз мокрые чернильно-черные волосы, а другой выдергивает метлу из моей руки и отбрасывает в сторону. Он выгибает бровь, его лицо при этом ничего не выражает.

— Какого черта ты здесь делаешь? — спрашиваю я, обнаружив, что моя маленькая ванная стала намного меньше, чем была несколько секунд назад.

— Я зашел в ванную и неожиданно оказался здесь. Очевидно, это был водоворот или что-то в этом роде, — говорит он сухо, и в его глазах промелькивает намек на юмор, как будто он продолжает насмехаться над моими словами с того дня, как я ввалилась в его комнату.

Кажется, это было так давно.