ОНО

Она прошла в гостиную, включила телевизор, но через пять минут выключила его: Дик Кларк рекламировал достоинства ваты «Стридекс» и показывал, сколько жира можно снять с лица подростка благодаря чудодейственному тампону. «Если вы считаете, что можно легко обойтись водой и мылом, — провозгласил Дик, держа грязный тампон перед объективом телекамеры, — и при этом привести свое лицо в полный порядок, вы ошибаетесь. Хорошенько посмотрите на эту вату».

Бев снова направилась на кухню, открыла стенной шкаф, где у отца лежали инструменты. Среди них она обнаружила ленту с дюймовой разметкой. Бев спрятала ее в похолодевшую ладонь и пошла в ванную.

Ванная сверкала чистотой. Было тихо. За стеной слышалось, как миссис Дойон кричит сыну, чтобы он немедленно шел домой.

Бев подошла к раковине и заглянула в темный глазок.

Какое-то время она стояла неподвижно; ноги похолодели, как мрамор; соски, казалось, заострились и затвердели настолько, что ими можно было резать бумагу; губы пересохли. Бев ждала, когда послышатся голоса.

Но голосов не было.

У Бев вырвался судорожный вздох. Она начала засовывать стальную складную ленту в отверстие. Лента входила легко, словно меч в пищевод факира, показывающего фокусы на деревенской ярмарке.

Шесть дюймов, восемь, десять. Лента остановилась, застряла. «Загнулась в колене трубы», — подумала Беверли. Она пошевелила ленту, пытаясь протолкнуть ее дальше, и наконец лента пошла. Шестнадцать дюймов, два фута, три фута.

Беверли наблюдала, как желтая лента выскальзывает из желтого хромированного барабана, почерневшего с боков от долгого употребления. Девочка представила, как лента скользит по черному каналу трубы, обрастая липкой грязью и счищая чешуйки ржавчины. Скользит туда, где никогда не светит солнце, где ночь нескончаема. Бев представила, как стальная заклепка размером с ноготь уходит в темноту все дальше и дальше. «Что ты делаешь?» — прозвучало в сознании. То был крик души, не обращать на него внимания было невозможно, но Бев была не в силах на него откликнуться. Она вообразила, как конец ленты спускается в канализационную трубу, бьет о ее стенки, и только Бев это представила, лента снова застряла.

Бев пошевелила ее, и лента, тонкая и податливая, издала вдруг высокий пугающий звук, напомнивший Беверли всхлип пилы, когда сгибаешь ее о колено. Бев представила, как заклепка скребет о стенку другой трубы, более широкой, покрытой керамической плиткой. Бев удалось протолкнуть ленту.

Лента погрузилась в трубу на шесть футов. Семь. Девять.

И вдруг — она побежала меж пальцев сама собой, как будто кто-то сидел в трубе и дергал ее на себя. Даже не дергал, а схватил и побежал. Вытаращив глаза, Бев безмолвно смотрела, как убегает лента. Губы у Беверли приняли форму буквы «О», выражающей даже не удивление, а страх, ужас. Ведь знала же она, что нечто подобное непременно произойдет.

Лента кончилась. Восемнадцать футов, ровно шесть ярдов ушли в трубу.

Снизу донесся тихий смешок, затем приглушенный укоризненный шепот:

— Эх, Беверли, Беверли! Где тебе с нами тягаться. Только попробуй — и ты умрешь. Умрешь… Умрешь… Беверли… Беверли… ли-ли-ли…

Затем в трубе что-то щелкнуло, и лента быстро стала накручиваться на барабан; деления и цифры стремительно замелькали. Ближе к концу — последние пять или шесть футов — желтая лента сменилась темно-багровой, по ней стекали капли крови. Беверли закричала и бросила барабан на пол, как будто лента превратилась в змею.

На чистый фаянс раковины потекли струйки крови и снова устремились в отверстие. Содрогаясь от рыданий, Беверли нагнулась, подняла ленту с пола. Она брезгливо взяла ее большим и указательным пальцами и понесла на кухню. Выцветший линолеум в коридоре и на кухне обагрился пятнами крови.

Бев попыталась взять себя в руки, переключить мысли. Она представила, что скажет отец, увидев окровавленную измерительную ленту. Что он с ней, Беверли, сделает! Правда, он ведь не сможет углядеть кровь. Да, он ее не заметит. Это несколько ободрило Бев.

Она взяла чистую тряпку, теплую, точно свежий хлеб, еще не остывшую после сушки, и направилась в ванную. Но перед тем как вытереть пол, крепко заткнула отверстие в раковине резиновой затычкой. Кровь была свежая и легко счищалась. Бев прошлась по всему следу, стирая с линолеума крупные капли размером с десятицентовые монеты, затем вымыла тряпку, отжала и отложила в сторону.

Затем взяла вторую тряпку и принялась очищать ленту. Кровь здесь была густая, липкая. В двух местах она свернулась и почернела.

Хотя лента была лишь на пять-шесть футов в крови, Беверли хорошенько прошлась тряпкой по всей длине ленты, стирая липкую грязь. Покончив с этим делом, она положила ленту в буфет и вынесла две окровавленные тряпки на заднее крыльцо. Миссис Дойон снова что-то кричала Джиму. В неподвижном жарком полуденном воздухе голос ее звучал звонко, как колокольчик.