ОНО

«Бегает ваш сын довольно быстро», — говорил матери учитель физкультуры. И во сне, убегая от прокаженного, Эдди бежал фантастически быстро; в этом сне ему было одиннадцать лет. Он уловил какое-то тление, дыхание смерти — то был трупный запах. Кто-то чиркнул спичкой, и Эдди увидел разлагающееся лицо Патрика Хокстеттера, мальчика, пропавшего в июле 1958 года; в щеках его кишели черви, они вползали и выползали, но всего ужасней был удушливый запах, исходящий изнутри Патрика Хокстеттера. В этом сне — все-таки это было воспоминание — Эдди увидел рядом с трупом Патрика два школьных учебника, разбухших от влаги и покрывшихся зеленой плесенью: «Дороги света» и «Знакомство с нашей Америкой». Они пришли в негодность из-за гадкой сырости, какая стояла в туннеле.

«Как я провел летние каникулы» — сочинение Патрика Хокстеттера: «Я умер и провел лето в туннеле. Мои учебники обросли плесенью и безобразно разбухли».

Эдди открыл рот и хотел закричать, но в это мгновение корявые пальцы прокаженного вцепились ему в щеку, разодрали рот и влезли туда. Эдди резко откачнулся назад и проснулся. Оказалось, что он не в канализационной трубе, а в головном плацкартном вагоне поезда фирмы «Амтрэк», следующего через Род-Айленд в Дерри. Была глубокая ночь, в небе сияла полная луна.

Пассажир по другую сторону прохода долго не решался обратиться к нему, почти уже передумал, но потом все же спросил:

— Вам плохо, сэр?

— Нет, я здоров. Все в порядке, — отвечал Эдди. — Просто приснился кошмар. Да вот еще астма разыгралась.

— Понятно, — сказал пассажир и снова закрылся газетой. Эдди заметил, что он читает газету, которую мать иногда называла «Юдо-Йорк Таймс».

Эдди посмотрел в окно на сонный ночной пейзаж, освещенный, как в сказке, огромной луной. Мимо то и дело проносились дома, иногда скопление домов, погруженных во мрак, лишь кое-где светились огни. Но по сравнению с сиянием призрачной луны они казались жалкой насмешкой, жалким подобием света — до того они были крошечны.

Ему почудилось вдруг, будто луна что-то сказала. Генри Бауэрс! Вот был шизоид! Да, интересно, где теперь Генри Бауэрс? Что с ним сталось? Умер? В тюрьме? Кочует по степным просторам в Центральных штатах подобно неизлечимому вирусу и, может быть, убивает проезжих, имевших глупость остановиться и подсадить его, убивает, чтобы переложить какой-нибудь жалкий доллар из их бумажника в свой? Вполне возможно. А может, торчит где-нибудь в психушке. Смотрит сейчас на луну, что-то бормочет ей и слушает ответы, которые понятны только ему одному?

Это, пожалуй, всего вероятней, подумал Эдди. Он поежился от ночного холода. «Наконец вспоминаю детство, — подумал он. — Вспоминаю теперь, как я провел лето в том туманном, далеком, напрочь забытом 1958 году». Он поймал себя на мысли, что может точно восстановить почти любую сцену из того времени, какую угодно, но это ему меньше всего хотелось.

«О Боже, если бы только я мог снова забыть обо всем этом».

Он прислонился лбом к грязному стеклу окна, держа в руке аспиратор, точно культовый предмет древней цивилизации, и стал смотреть, как за окном расходится темнота.

«Еду на север, — подумал он, но тут же осекся. — Нет, не на север я еду. Ведь это не поезд, а машина времени. Не на север я еду, а вспять, в прошлое».

Ему почудилось, будто луна опять что-то пробормотала.

Эдди Каспбрак стиснул в руке аспиратор, голова у него пошла кругом, и он закрыл глаза.

5 БЕВЕРЛИ РОУГАН ПОЛУЧАЕТ ПОРКУ

Том уже засыпал, когда зазвонил телефон. Он привстал в постели и уже потянулся к трубке, но тут почувствовал, что к его плечу прижался сосок Беверли: она опередила его и первой взяла трубку. Том откинулся головой на подушку, тупо соображая, кто бы это мог звонить ему среди ночи по домашнему телефону, которого нет в справочнике. Он услышал, как Беверли сказала «Алло», и снова погрузился в дрему.

Затем до него донеслось резкое, вопросительное: «Что-что?», и он снова открыл глаза. Когда он попытался привстать, телефонный шнур задел его толстый мясистый затылок.

— Убери с меня эту фиговину, Беверли, — сказал Том.