ОНО

— Как ты мог! Ты не должен меня бить. Этим наш брак не упрочишь.

Она пыталась найти подходящий тон, как бы могла произнести эти слова взрослая женщина, но у нее ничего не получалось. В его присутствии она чувствовала себя девчонкой. Да, у него в машине сидела девчонка. Соблазнительная, сладострастная, но с неустойчивой детской психикой.

— Не могу и не должен — совершенно разные вещи, малышка, — сказал он. Он старался придать спокойствие своему голосу, но внутри у него все пело и плясало. — Я буду решать, что упрочивает наши отношения, а что нет! И ты должна с этим смириться. Если же нет, можешь идти. Я тебя не буду задерживать. В конце концов страна у нас свободная. Что еще можно добавить?

— Может быть, ты и так наговорил всего предостаточно, — прошептала Беверли, и Том снова ударил ее, на сей раз сильнее. Чтобы какая-то баба утерла нос ему, Тому Роугану! Он бы залепил пощечину английской королеве, если бы она вздумала учить его уму-разуму.

Бев ударилась лицом о мягкий щиток. Рука потянулась открыть дверцу, но бессильно сорвалась. Бев лишь забилась в угол, как кролик, прижимая ладонь ко рту. Зрачки у нее расширились от испуга, в глазах застыли слезы. Том секунду-другую смотрел на нее, затем вылез из машины, зашел с другой стороны и открыл ей дверцу. Дул ноябрьский ветер, небо было черно как сажа, пахло дымом и еще озером.

— Хочешь выйти, Бев? Я видел, как ты потянулась к ручке дверцы. Что же, как видно, ты хочешь выйти. Ладно. Раз хочешь — выходи. Я тебя просил об одном деле, и ты пообещала сделать его для меня. Но не сделала. Итак, ты хочешь выйти. Ну! Вылезай. Какого черта лысого ты сидишь! Выходи, если хочешь выйти!

— Нет, — прошептала она.

— Что? Не слышу!

— Я не хочу выходить, — проговорила она громче.

— Что? От этих сигарет у тебя скоро будет эмфизема. Не можешь говорить толком — я тебе дам мегафон. Это твой последний шанс, Беверли. Говори ясно, отчетливо, чтобы я тебя слышал: ты хочешь выйти из этой машины или тебя отвезти домой?

— Хочу поехать с тобой, — проговорила Беверли и сложила руки на юбке, совсем как девочка. Она не подымала глаз. По щекам ее текли слезы.

— Так, хорошо, — продолжал Том. — Но сначала, Бев, ты дашь мне обещание. Повторяй за мной: «Никогда, никогда не буду больше курить в твоем присутствии. Забуду про сигареты».

Она наконец решилась взглянуть на него. В глазах ее были боль, мольба и что-то невыразимое. «Конечно, ты можешь меня заставить дать тебе это обещание, — как бы говорили ее глаза, — но, пожалуйста, не надо. Не принуждай меня. Я люблю тебя. Неужели тебе не довольно того, что ты уже сделал?»

Нет, ему не довольно. Да и она, как видно, в глубине души не хотела, чтобы на этом все кончилось. И они оба отлично это знали.

— Ну!

— Никогда не буду курить в твоем присутствии, Том. Забуду про сигареты.

— Так, хорошо. А теперь проси прощения.

— Прости, — невыразительно проговорила она.

Сигарета дымилась на тротуаре, как обрывок бикфордова шнура. Выходившие из кинотеатра люди с удивлением смотрели на них: у открытой дверцы темно-коричневой «Веги» последней модели стоял мужчина, а в машине, поджавшись, строго сложив на коленях руки, опустив голову, сидела женщина с распущенными золотыми волосами.

Том наступил на сигарету и размазал ее по асфальту.

— Теперь говори: «Никогда не буду курить без твоего разрешения».

— Никогда не буду… — Голос у нее задрожал. — Не буду… курить без твоего разрешения.

Он захлопнул дверцу, обошел машину, сел за руль, и они поехали на его квартиру в центр. Никто из них не проронил ни слова. Итак, их отношения определились на автостоянке и получили развитие спустя минут сорок — в постели.