Оноре де Бальзак. Его жизнь и литературная деятельность

Апогей известности Бальзака совпал по времени с расцветом славы Виктора Гюго. Оба писателя знали и взаимно ценили друг друга, но никакой близости между ними не существовало. Тем более приятно и лестно было Бальзаку, когда глава романтической школы выразил желание посетить его на даче. Леон Гозлан дает нам характерное описание этого свидания двух светил тогдашней литературы:

«Бальзак был одет в живописные лохмотья. Его панталоны без подтяжек по обыкновению расходились с его широчайшим жилетом, его поношенные башмаки не сходились с панталонами; бант его галстука торчал около уха; четыре дня не бритая борода густо разрослась. На Гюго была серая шляпа сомнительного цвета, выцветший синий фрак с золотыми пуговицами в виде кастрюль, черный, истрепанный галстук и большие зеленые очки. Пока подавали завтрак, Бальзак предложил гостю погулять по его владениям. В. Гюго хвалил дачу очень сдержанно. Напрасно Бальзак уверял его, что об этой местности упоминается в мемуарах Сен-Симона; он, видимо, в душе подсмеивался над странной прихотью хозяина, нетвердо ступая по узеньким дорожкам садика, залитым асфальтом. Одно вызвало его восхищение – это огромное ореховое дерево, возвышавшееся почти у подножия холма. Бальзак просиял при восторженном восклицании гостя.

– Да, это чудное дерево, – сказал он, – я недавно купил его у общины. Знаете, что оно дает?

– Так как это орешник, то, вероятно, дает орехи! – ответил Гюго.

– Нет, оно даст 15000 франков дохода! – вскричал Бальзак и, увлекаясь своей фантазией, тут же экспромтом сочинил целую историю: оказалось, что, в силу древнего обычая, остатка феодального права, все жители соседней общины обязаны свозить нечистоты к подножию этого дерева; из этих нечистот выйдет превосходное удобрение, которое Бальзак будет продавать соседним землевладельцам чуть не на вес золота.

– Одним словом, – закончил он, – у меня тут гуано, то самое гуано, которое мириады птиц оставляют на пустынных островах Тихого океана.

– Понимаю, – с олимпийским спокойствием заметил Гюго, – у вас, мой милый Бальзак, гуано, но без птиц.

– Гуано без птиц! – подтвердил Бальзак, громко смеясь этому определению его удивительного феодального удобрения и его неслыханного источника дохода.

Никогда нельзя было решить, насколько Бальзак сам верит тем сказкам, которыми он угощал других. Во всяком случае, увлечение, с которым он рассказывал, было так искренно, что никому не приходило в голову сердиться на него, подозревать его в умышленном обмане. Между прочими разговорами в этот день Гюго рассказывал ему о постановке на сцене своих драм, о тех мучениях, какие приходится выносить драматическому писателю, и о тех выгодах, какие приносят пьесы, которые часто даются в театрах. Воображение Бальзака воспламенилось. Как, он, романист, таким тяжелым трудом зарабатывает свои сантимы и франки, а Гюго, написав пьесу, может спокойно сложить руки: со всякого представления ее в каком бы то ни было театре он получает премию, и сумма этих премий доходит в иной вечер до 400 франков. Бальзак не был жаден к деньгам, но он всегда мечтал о богатстве, которое дало бы ему возможность отдохнуть, не мучиться на обязательной работе. После визита Гюго он решил, что исполнит намерение, и прежде часто приходившее ему в голову, – сделается драматическим писателем. Масса сюжетов для пьес и комического, и трагического содержания сразу зародилась его в голове.

– У меня великолепная идея! – толковал он своим друзьям, – блестящая и солидная, настоящий розовый гранит. Из этого гранита мы выдолбим замечательную пьесу в несколько картин для театра Порт Сен-Мартен. Фредерик (Фредерик Леметр, известный актер того времени) обещал мне взять в ней роль. С Фредериком в главной роли, вы понимаете, у нас будет не меньше 150 представлений по 5 тысяч франков каждое; это со ставит 750 тысяч франков. Теперь считайте: 12 % авторского гонорара составляют более 80 тысяч франков; затем билеты, за которые можно получить еще тысяч пять-шесть; а кроме того, текст пьесы, который мы напечатаем в виде брошюры и будем продавать по 3 франка; 10 тысяч экземпляров дадут 30 тысяч франков; кроме того...»

По обыкновению воображение увлекало автора в мир фантазии, и, не написав еще ни строчки, он уже аккуратно высчитывал все громадные барыши от своих будущих драм.