Онорино

— Приходи в среду или в пятницу, — все так же спокойно сказал доктор, не поворачивая головы.

— Я не могу ждать до среды! — крикнул я. — Мне нужно передать отцу рубашку!

Доктор засмеялся.

— Ну, рубашка у него есть и без твоей. Не голый он лежит.

Я увидел, что спорить с доктором не стоит и решил пробраться в госпиталь без его разрешения.

Я обошел сад кругом, взобрался на забор и перемахнул на ту сторону. Дверь в госпитале оказалась открытой. Сразу же у входа я наткнулся на сиделку. Она не хотела меня пустить, но когда услышала, что я пришел издалека, пожалела меня и повела в палату, где койки стояли двумя рядами.

— Родригес Гарсиа, — сказала сиделка, — к вам приехал ваш сын!

Больной, который лежал на крайней койке у окна, повернул голову.

— Онорино!

На меня смотрел желтый, худой, с ввалившимися глазами человек, так мало похожий на моего отца. Но это был он. Я обнял отца. От него пахло едким запахом лекарств. Он был так слаб, что не мог даже приподняться. Я посмотрел на его толсто обмотанные руки, которые лежали поверх одеяла, и дал клятву отомстить канальям-фашистам. За отца, за его раненых товарищей, за весь наш народ!

Я узнал, что он был ранен два раза: первый раз в бою — пулей в голову, а второй раз — в руку, осколками бомбы, брошенной с фашистского самолета. Это случилось, когда его везли раненного в госпиталь.

— Вот это тебе мама прислала, — сказал я и положил на его койку новую рубашку.

* * *

Еще было светло, когда я снова сел в поезд, чтобы ехать домой. Теперь мне никакого дедушки не нужно было. В кармане у меня, рядом с пустыми патронами, которые я подобрал по дороге на станцию, был самый настоящий железнодорожный билет! Деньги на дорогу мне собрали раненые.

К вечеру я уже был дома. Не успел я еще и слова сказать, как мама уже поняла, что я принес хорошую весть, и заплакала от радости.

В этот вечер у нас дома перебывали все соседи и вся наша пиратская команда. Свои патроны я подарил моему самому лучшему товарищу Куко.

Отец пролежал в госпитале два месяца. Когда он к нам приехал, он рассказал, что доктор, который не хотел меня пустить, оказался фашистом. Он нарочно лечил отца неправильно. Нужно было перевязать отцу каждый палец, отдельно, чтобы пальцы не срастались, а ему перевязали все пальцы вместе. Отец еще долго после этого не мог двигать пальцами. Они не сгибались.

Отец сказал нам, что этот фашист вот уже две недели сидит в тюрьме. Так ему и надо! Теперь к нему ни в среду, ни в пятницу никого не пустят.

А мой отец, как только поправился, снова пошел на фронт.