Онтология поэтического слова Артюра Рембо

Лишь только я пустился по Рекам
бесстрастным,
Я не чувствовал себя более
управляемым бурлаками:
Краснокожими крикливыми они были
взяты для мишеней,
Пригвождённые нагими к столбам
раскрашенным.
Я был равнодушен к любым
снаряжениям,
Носитель ли пшеницы фламандской
или хлопка английского.
Когда с моими бурлаками были
закончены эти разборки,
Реки мне предоставили спускаться,
где я хотел.
В плесках яростных приливов и отливов,
Я иною зимой более глухой, чем мозги
детей,
Я держал курс! И полуострова
отшвартованные
Не выдерживали хаоса столь
победоносного.

Буря благословляла мои пробуждения

морские.
Более лёгкий, чем пробка я протанцевал
на волнах,
Что призывали неустойчивые судна
в вечные жертвы,
Десятки ночей, не сожалея, на глазах
глупых фонарей.
Более нежная, чем для детей плоть
яблок кисловатых,
Вода зелёная пронизывала мой
корпус сосновый
И пятна вин голубых и рвоты
С меня смывала, разбрасывая руль
и багор.
И с тех пор я купаюсь в Поэме
Моря, вливаюсь в светила и млечность,
Пожирающую лазури зелёные; где
ватерлиния мертвенно бледна
И восхитительна, утопленник
задумчивый иногда спускается;
Где окрашивая всё внезапно синевами,
бредами
И ритмы медленные под блистаниями
дня,
Более сильные, чем алкоголь, более
обширные, наши лиры,
Волнуют рыжими горечами любви!
Я знаю небеса, порванные молниями,
и смерчи,
И буруны, и потоки; я знаю вечер,
До рассвета взволнованный, словно
стая голубок,
И я видел кое-что, что человек
распущенный видит!
Я видел солнце низкое, запятнанное
ужасами мистическими.
Освещающее длинными сгущениями
фиолетовыми,
Подобные актёрам драм очень древних,
Волны, катящие вдаль свои дрожащие
лопасти!
Я мечтал ночью зелёной в снегах
ослепительных
Целовать поднимающиеся в глазах
моря с медлительностью,
О движении соков юности небывалых
И пробуждении жёлтых и фосфорных
певцов!
Я следовал месяцы, заполненный
до отказа, подобно коровникам
Истерическим в зыби на штурме рифов,
Не помышляя, что ступни светлые
Марии
Усмирят рожу Океанов запалённых!
Я сталкивался, вы знаете,
с невероятными Флоридами,
Смешивая в цветах глаза
пантер с кожей
Людей! С арками небес, натянутыми,
словно вожжи
Под горизонтом морей к бирюзовым
стадам!
Я видел закисание болот огромных,
верши,
Где гнил в тростниках огромный
Левиафан!
Обвалы вод посреди мёртвых штилей,
И дали, простирающиеся к безднам
помутневшим!
Ледники, солнца серебряные, волны
перламутровые, небеса раскалённые!
Посадки гнусные на мель дна заливов
коричневых,
Где змеи исполинские, пожираемые
клопами,
Свисают с деревьев искривлённых
с чёрными благоуханиями!
Я бы хотел показать детям этих дорад
Из волны голубой, этих рыб золотых,
этих рыб поющих.
Пенами цветов укачивались мои якоря
И невыразимыми ветрами
меня окрыляло мгновениями.
Иногда, жертва, утомлённая полюсами
и зонами,
Море, чьё рыдание делало мою качку
нежной,
Поднимало ко мне свои цветы из мрака
в присосках жёлтых,
И я оставался, словно женщина,
коленопреклонённым…
Полуостров, раскачивающийся на моих
бортах, перебранки
И испражнения птиц-крикунов
с глазами белыми.
И я блуждал, в то время как сквозь мои
соединения хрупкие
Утопленники опускались спать,
пятясь задом!
Теперь я корабль, затерянный
под волосами бухточек,
Заброшенный ураганом в эфир
без птиц,
Я, которому Мониторы и парусники
Ганзейские
Не выудили каркас пьяный из воды;
Свободному, дымящему, воспарившему
из туманов фиолетовых,
Мне, кто дырявил небо, рдеющее,
словно стену,
Нести конфитюр (засахаренный изыск)
хорошим поэтам
Из лишайников солнца и соплей
лазури;
Кто курсировал, пятная полулуночками
электрическими
Настил крупноячеистой сети,
эскортируемый морскими коньками
чёрными,
Когда июли крушили, словно ударами
дубин
Небеса ультрамариновые в пылающих
воронках;
Я, который трепетал, чувствуя оханье
в пятидесяти лье
Дороги бегемотов и Мальстромы
плотные,
Вечный соглядатай неподвижностей
голубых,
Я скучал о Европе в древних парапетах.
Я видел архипелаги ошеломительные
и острова,
В которых небеса разверзались
мореплавателю:
–Не в такие ли ночи бездонные,
ты спишь изгнанная,
Миллион птиц золотых, о, будущая
Мощь?
Но, правда, я слишком много плакал!
Рассветы душераздирающи,
Луна совсем свирепа и солнце
полностью горестно.
Горчайшая любовь меня раздула
оцепенениями упоительными,
О, как мой киль трещит!
О, как я окрылён морем!
И если я пожелаю воды Европы,
этой лужи,
Чёрной и холодной, где к сумеркам
благоуханным
Ребёнок на корточках, полный грусти,
пускает
Кораблик хрупкий, словно майская
бабочка.
Я после не смогу более купаться
в вашей истоме, о, волны,
Похищать их скорость у носителей
хлопка,
Ни пересекаться с надменностью
знамён и флагов,
Ни проплывать под глазами ужасными
мостов.