Читаем Онтология взрыва полностью

Специализация методологии познания, этого главного интеллектуального эстракта 20-го века - как раз тот самый вопрос "как?", тщательно выжатый в отношении правил метафизической игры с миром. Поэтому ростки континуумального мышления, пробившиеся еще в 19-м веке, не получили развития в значимую метафизику. Потому 20-й век, в силу витальной необходимости создавший универсальный инструмент рациональности, сделал реверанс в сторону даже не 19-го, а 18-го века, не найдя для этого инструмента другого места, как поле классического Логоса. Поэтому выжимку вопроса "как?" прошедший век производит в основном усилиями классической, доконтинуумальной рациональности (в том числе и в отношении самой рациональности как феномена мышления).

Теория познания не вывела рациональность за пределы понятия, в область онтологически значимой реальности. Говоря другими словами, рациональность как феноменологический образ не перешагнула того перехода, за которым она стала бы реальностью, субстанциально, а значит, топологически однородной с реальностью жизни вещей.

Мы можем говорить об онтологических подробностях потока векторного поля в теории поля потому, что мы можем исследовать каждое конкретное векторное поле и продемонстрировать, как это можно повторить. Только потому эти подробности становятся предсказуемыми, а значит, и нормативно значимыми. Если допустить, что мышление не менее реально, чем, например, магнитное поле или инфузория туфелька (а уже декартовская рефлексия это вполне утверждает), то, чтобы получить нормативно значимые подробности поля социальности, нужно придумать, как онтологизировать рациональность как конкретную реальность. Причем, как следует из той же декартовской аксиомы субъекта, самая конкретная рациональность - это рациональность конкретного Я. Онтологическая модель всегда сводится к нахождению универсального образа, на правах элементарной составляющей входящего в любой другой образ, охватываемый онтологией. В жизни каждого дня мы живем готовыми к применению комплексными образами, организующими интуитивное взаимодействие нас с нашими обстоятельствами, не требующее анализа, расчетов и выкладок. Это, как пистолет-автомат с заряженной обоймой, избавляющий нас от необходимости после каждого выстрела прибегать к услугам шомпола и пороховницы, гарантирует нам то быстродействие в принятии решений в массе стандартных и повторяющихся ситуаций, которое обеспечивает наше выживание в этом каждом дне. Вот простейшая связь между витальностью и рациональностью, а изменчивость наших витальных обстоятельств, принимающая кардинальные формы, проводит границы этой связи.

Наличие этих границ категорическим образом отличает человека от остальных форм жизни, на что впервые обратил внимание Макс Шелер*.

*"Положение человека в космосе".

Хотя это и кажется парадоксом, но ограничение на человеческое мышление образами накладывает открытость человека в системе его связей с миром. (По Шелеру, для всех животных, исключая человека, система связей с миром составляет закрытую диаду взаимодействия: "животное окружающий мир". А для человека - открытую: "человек мир ".)

Парадокса, однако, нет. В терминах рациональности открытость человека миру означает его отличительную возможность время от времени создавать новый способ построения образов, что само по себе проводит для старого способа границу активности. И эта граница - самое интригующее место в жизни человека как особенного мирового образования, и может быть, однобоко судит китайская мудрость о временах Перемен?

Борхес сообщает нам, что боги безумны и непохожи на нас, в то время как Святое писание, источник не менее авторитетный, учит, что Всевышний создал нас по своему образу и подобию. К сожалению, пока ситуация с генетической связью между человеком и богом не прояснилась до такой степени достоверности, как ситуация с Леней Голубковым, утверждавшим, что он не халявщик (дальше - по тексту). Приходится в этом вопросе рассчитывать на личные полевые наблюдения за крайне нелогичным миром вокруг нас, которые скорее подталкивают к мысли о том, что в иске "Борхес vs Библия" прав первый. Но есть ли сам иск? Потому что Борхес ничего не имеет против того, что человек создан как создатель или, по крайней мере, Делатетель. А значит, все-таки по образу и подобию своего Создателя. Это - и есть те границы смысла, в которых Борхес как представитель широкой общественности способен договориться с небесными властями.

Если в чем-то и реализуется ценность человека как собственно человека, так это в его открытости, в том, что мы называем творчеством. Все остальное ценится человеком опосредованно, как результат творчества, или средство для него.

Деньги? В том виде, в котором они представляют наибольшую ценность для самых удачливых контактеров с ними, они - средство для творчества или в крайнем случае - его мерило. Форд, Сорос и Гейтс в первую очередь создали не массивы денег, а каждый - свою рациональность, воплощенную в конкретный продукт.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука