Читаем Онтология взрыва полностью

В чем же мы далеко ушли от них? Может быть, в том комплексном опыте, в котором человек накопил подробности о всех образах, пришедших к нам из античности? Или в наблюдательной базе, которая эти подробности способна подтверждать или опровергать? За счет этого опыта и этой базы, во всяком случае, левкипповско-демокритовский образ атома в руках Дальтона, а затем Бутлерова, а затем Менделеева превратился в убедительный онтологический кирпич для химии. Кроме того, наш опыт отличает нас от древних греков выстраданной нашими заблуждениями методологией познания, то есть эвристикой монтажа образов, с которыми, правда, мы привыкли обращаться ограниченно, беря от них большей частью только их отпечатки - понятия.

Отпечаток пифагорейского образа меры, некоего обобщенного числа в современной геометрии, который мог бы претендовать на место онтологического краеугольного камня для континуума - это метрика пространства.

С тех пор, как образ неэвклидова пространства с легкой руки Лобачевского занял место геометрической реальности нашей жизни, образовалась проблема множества этих пространств взамен единообразного старого доброго эвклидова. А следовательно, возникла проблема меры, позволяющей эти пространства различать, проблема характеристики, вполне отражающей их лица, их идентификационного паспорта.

Понятие метрики за последний век обросло множеством математических подробностей. Если отнестись к нему как к определяющему математическое лицо пространства, то нас будет интересовать такой вид образа метрики, который был бы достаточен для этой роли. Метрика, определяющая свойства каждого фрагмента континуума связей, это в сущности, все, чего могло бы не хватать для описания этого фрагмента. Например, Павла Ивановича Чичикова, трясущегося в коляске по пыльным дорогам российских губерний в поисках мертвых душ.

В этот самый момент, в сущности, г-н Чичиков погружен во множество связей. Во-первых, это связь с коляской, во-вторых - с кучером, в-третьих с лошадьми, в-четвертых - со степью, по которой он проезжает. В- пятых - с костюмом, который на нем сидит, в-шестых - с атмосферой, которой он дышит, в седьмых - с планами, которые он строит в отношении своего ближайшего и отдаленного будущего, в восьмых - с ястребом, которого он видит в небе, в девятых - с пылью, которая клубится вслед за ним и садится на него. В-десятых - с солнцем, которое немилосердно палит, и т.д., и т.п., вплоть до контакта с магнитным полем Земли. В своей континуумальной сущности Павел Иванович Чичиков - не что иное, как узел, в котором сходятся все эти сильно отличающиеся друг от друга связи.

За счет того, что для связей мы ввели геометрический образ каждого их лица, они не кажутся удручающе безликими объектами. Метрика позволяет нам их однозначно различать, а потому поставить континуум связей в соответствие любому набору предметов из корпускулярного мира.

Наше различение предметов базируется на способности классифицировать их, рассекая их мир на сравнительно однородные множества и подмножества. Онтологическое содержание любого знания состоит в определении оснований, позволяющих классифицировать. Существует обычай страсти по "классификации всего", как и страсти по perpetuum mobile, встречать напряженной подозрительностью и часто вслед за этим привязывать к клинической койке. Впрочем, бывает и благосклонное отношение, как, например, в случае с единой теорией поля, призрак которой, кажется, до сих пор имеет спрос среди выпускников физических факультетов.

Вся история науки буквально напичкана подобными призраками, которые рано или поздно либо овеществляются, либо исчезают, но так или иначе дают толчок к новому пониманию вещей. И если даже "классификация всего" и есть неосуществимый идеал научного знания, то создавать посильные возможности классификации - это профессиональный долг любой науки. Образ метрики, прикрепленный к образу континуума, дает все основания для классификации. Здесь возможен путь Боулдинга, в своей теории систем вводящего слоевое различение предметов по уровням сложности. Но говорить о сложности - это значит говорить о структуре, которая, по большому счету, сама еще загадка. Гораздо проще - говорить о возможностях, дистанция от которых до нашего опыта заметно меньше. То есть наш опыт находится в самом тесном контакте именно с возможностями предметов, лежащими на их поверхности, а не со структурой их, спрятанной внутри них.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука