Читаем Онтология взрыва полностью

В относительно "холодные" времена решение проблем, возникающих в нашей социальной жизни, мы загоняем на верхние уровни рациональностей, и они дают нам ответы в соответствии с эстетикой и ценностями этих уровней. Понятно, что как раз эти ответы задают наши поступки во времена сравнительно высокой геометрической стабильности. Статистическая картина наших мотиваций в периоды метрических переходов, то есть, в периоды тем большей геометрической нестабильности, чем больше величина этих переходов, отличается от картины "спокойных" времен прежде всего смещением выбора в сторону упрощенных способов решения возникающих проблем.

Ясно, что геометрия жизненного мира не выставляет оценок событиям, организованным ею. Поэтому такие экстремальные способы решения социальных проблем, как, например, большевизм или социал-национализм, есть реальности геометрически нейтральные. Но при этом всякие изменения в статистике спроса на них являются геометрически симптоматическими: они индексируют признаки, характерные для геометрии междуметрического перехода.

Любой экстремизм в конечном счете - это крайняя формы упрощенного решения проблем. Упрощение - само по себе вещь совершенно необходимая, и в аристотелевских дозах она работает (и даже очень продуктивно работает) и в самые благополучные и спокойные времена. Но только во времена Перемен упрощения воплощаются в самые экстремальные формы.

Впрочем, спектральные сдвиги в пространстве рациональностей в одну сторону непременно хоть как-то должны уравновешиваться сдвигами в другую сторону. А именно: вместе с повышением заселенности среды, устремившейся к максимально упрощенной рациональности, возникают геометрические центры сложности, своеобразные островки в океане сравнительно однообразной рациональной стихии. Эти островки не просто компенсируют общую тенденцию упрощения, но и открывают геометрические окна соответствия между старым и новым мирами. Так было с Эйнштейном, Пуанкаре, и Минковским, а также с Гуссерлем и Ортегою-и-Гассетом, открывшими свои окна в новый мир в период между 1905-м и 1919-м годами от РХ, как раз во время максимального иррационального разогрева мира. Так было с рождением, или лучше сказать, зачатием квантовомеханического формализма, тогда еще в самых недрах мышления юного Гейзенберга, в результате его довольно случайной встречи с платоновским "Тимеем" на крыше мюнхенской духовной семинарии, на Людвигштрассе, во время баварской пролетарской революции в 1919-м. Так было с Платоновым, на фоне убогих пролетарских эстетических упрощений открывшим эстетику маловероятной геометрической сложности.Так, похоже, обстоит дело с Пелевиным, первооткрывателем информационно-континуумальной беллетристики.

Ситуация с прорывами мысли в моменты междуметрических переходов служит хорошей картиной того, что происходит с геометрическими уровнями рациональностей в эти осевые (по Ясперсу) моменты истории. Когда разрушается тот самый слой, который в спокойное время служил залогом устойчивости, мы, недавние обитатели его, вынуждены столкнуться с дискомфортом, образованным этим разрушением. А к дискомфорту мы относимся по-разному. Те, кто привык относиться к появившимся вдруг в своей жизни неудобствам пассивно, остаются жить в заметно ухудшившихся условиях, ожидая ремонта, который, по их святой вере, не может же когда-нибудь не состояться. Другие, отличающиеся от первых прежде всего активным способом реагировать на изменения вокруг себя, переселяются в другие слои, более комфортные для жизни в это время. Причем каждый из них понимает комфортные условия по-своему, и в зависимости от этого выбирает свой путь: вниз или вверх.

На языке структуры пространства жизненного мира путь вниз означает спуск к слоям рациональностей, близким к рациональности животных инстинктов, то есть к рациональности упрощенных мотиваций, то есть, к метрически обедненному слою континуумальной реальности. Путь вверх, наоборот, означает прорыв мысли в метрически новую рациональность, открытие этой новой, необитаемой еще рациональности. Первый путь - широкий путь, он очевиден (очень хорошо виден) и энергетически очень прост и доступен. Поэтому по этому пути, готовому своей шириной вместить многих, и устремляются многие. Второй путь - малозаметен, узок и требует хорошего прыжка, а то даже и взлета (в крайнем случае - отчаянной альпинистской сноровки). В силу малозаметности, узости и явных энергетических неудобств второй способ переместиться из обжитого слоя рациональностей совершают в одиночку.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука