ООН в Азии и Африке (воспоминания российских офицеров-миротворцев)

Что мы только ни делали! Например, ночами было очень холодно. А наши ребята в Лубанго увидели, что в румынском батальоне у всех есть спальные мешки, причём с эмблемой ООН, то есть, явно не свои. Они тут же доложили в Луанду, и я пошёл выбивать это дело для наших. А когда приходишь к человеку, который отвечает за то, о чём просишь, он просто достает с полки этот SOP и начинает смотреть, положено нам это или не положено. Приходилось опять писать слёзную бумагу, что без этих спальных мешков наши лётчики замерзнут, а им летать, обеспечивать безопасность полётов, и так далее. Про своих курсантов я уже рассказывал — мы эти бумаги наловчились писать очень хорошо, всё по ооновской форме, в сильных выражениях и так далее. Я написал такую бумагу. А поскольку весь тыл, как я уже говорил, делился на гражданский и военный, я уже смотрел, как это лучше сделать. Например, идти к Толе Рябому, чтобы он подписал, а потом просто у него спросить, к кому лучше идти следующему, чья подпись ещё нужна. Он говорил, я приходил к тому товарищу, он спрашивал первым делом: «Рябой подписал? Ну, тогда и я подпишу». И так по цепочке, в итоге, когда приходишь к тому, кто непосредственно за это отвечает — в данном случае, за мешки — он видит кучу подписей и подписывает сам, а потом уже можно было ехать на склад и получать.

А на складе был ещё один украинский штабной офицер, Юра Сокивский, он был старый советский офицер, без примеси украинского национализма, просто видел, что приезжает свой и делал всё без проблем, что мог сделать, дай Бог ему здоровья. Так мы пробили для наших ребят эти спальные мешки, и много других вещей.

♦ Раскрой немного тему взаимоотношений внутри самой миссии представителей разных стран, разных национальностей. Может, были какие-то примечательные моменты.

Много было интересного. Мы очень дружили с болгарами, просто прекрасные были отношения. Были у нас словаки, с ними мы тоже подружились. Комендантом лагеря долго был словак, который очень много мне помогал. С украинцами у меня со всеми были хорошие отношения, тем более что я по-украински говорю свободно. У них одно время было требование, чтобы в их штабе говорили только по-украински — ради Бога, по-украински так по-украински!

С украинцами был совершенно смешной случай. Не помню фамилии этого «украинского офицера» — он чисто русский был, из Одессы, служил там и там остался. Вроде, Фёдоров была фамилия. И идем как-то мы из столовой вдвоём с нашим замкомандира отряда, полковником Патенко — а он как раз был такой «щирий хохол», как раз из Украины родом, плюс ещё Афганистан и Чечня за плечами, прекрасный человек. А навстречу идет этот Володя из Одессы с простой русской фамилией. Он меня увидел, поздоровался. Видит погоны полковника и представляется: «Майор Федоров, Украина!» Патенко посмотрел на него: «Хм! Полковник Патенко, Россия!» Потом весело поржали втроём. Володя тоже очень много нам помогал. Я их познакомил, вечером мы уже втроем пошли в «Голубой берет», выпили за дружбу народов.

У меня были нормальные отношения с поляками — наверное, потому что по-польски я тоже говорил достаточно неплохо на тот момент. Замечательные отношения сложились с бангладешцами, а в миссии было очень много бангладешцев. Там был такой офис Military Travel, где происходило оформление паспортов, поездок куда-либо, и один из офицеров был капитан Тарик, бангладешец. Когда мы с ним познакомились, он очень удивился, что я говорю на бенгали, а когда я через какое-то время написал ему записку на бенгали, он вообще обалдел, то ли от ужаса, то ли от счастья! Звонит мне: «Игорь, это ты написал?» «Я». «Не может быть! А приходи ко мне». Я пришёл, и он просит: «А покажи, как ты пишешь». Я написал ещё что-то, он был просто рад. Весть о том, что есть русский, который говорит и пишет на бенгали, разнеслась по миссии очень быстро. А паспорта он мне после этого продлевал для наших не за три-четыре дня, как полагалось, а за полдня. Если я просил — мол, Тарик, надо срочно сделать двенадцать паспортов — утром забирал паспорта наши, в обед уже приносил.

Начальник штаба был португалец, полковник Фариа, очень умный и образованный человек, вежливый, мягкий. У нас сразу сложились хорошие отношения. Говорили мы с ним исключительно по-португальски. Вплоть до того, что приехала как-то наша комиссия, с ним нужно было решать какой-то вопрос — пришли к нему, я попытался разговаривать с ним по-английски, потому что у нас в комиссии было два человека, которые знали английский — а он всё равно по-португальски! У него один адъютант был португалец, а второй — бангладешец, два майора. С ними вопросы решались тоже на раз.