Оп Олооп

…Ну что ж, запасемся терпением. Такова жизнь! Жаль только сиесты, которую я планировал проспать на яхте. Какие тяжелые веки. Черт подери! Взбредилось же ему съехать с катушек именно сегодня, да еще и у меня дома! Как я зол! В следующий раз, On Олооп, тебе придется подыскать другое место. Дом консула для этого не годится. Это все Франциска. Я же ей говорил. А ей хоть кол на голове теши! Девушка с 65-го градуса северной широты влюбилась, как неаполитанка! Чушь какая! Бред! И вот что действительно любопытно. Она с самого утра вся на нервах, словно что-то предчувствовала. Я пытался заставить ее играть в гольф, чтобы отвлечь. Но все бесполезно! Ее удары попадали куда угодно, кроме мяча. Еле шевелилась. От беспокойства то возбуждалась, то затихала. Да, она выиграла у меня три очка. Но она не играла против меня, я в этом уверен! На последнем грине, безукоризненно загнав мяч в лунку, моя бедная Франциска больше не могла сдерживаться и расплакалась. Дурной знак, когда человек выигрывает и плачет. Запасемся терпением. Такова жизнь! Но где же врач? Что за напасть? Непростительный идиотизм с твоей стороны, Оп Олооп. Хорошенький способ поставить людей в неудобное положение! Боже! Какие тяжелые у меня веки!

Если бы Оп Олооп мог поднять из глубины своего маразма перископ, чтобы заглянуть с его помощью в души окружающих, это, безусловно, потрясло бы его. Но его воля ушла на дно, завязла в беспросветном болоте полного равнодушия.

Появление Франциски заставило картину измениться. Одного ее присутствия оказалось достаточно, чтобы прервать мучительный внутренний монолог дяди и отца. И омыть нежностью жалостливое лицо Ван Саала.

Казалось, что она не в себе, на ее лицо легла печать спокойной грусти. Уста оставались безмолвны. В одной руке она держала флакончик с нюхательной солью, в другой — бокал коньяка. Кто-то неведомый диктовал ей, что делать. В ней было что-то от Офелии и в то же время от благоразумной Шарлотты. Что-то от Лигейи и в то же время от невозмутимой Элеоноры. Стоило ее руке лечь на лоб суженого, как тот обмяк. Исчезли морщины, напряженные складки, легкий ветерок ее нежности развеял морок. Едва запах соли проник в носовые пазухи, гримаса отчаяния и боли, мучивших Опа Олоопа, исчезла. Как только целебный коньяк пролился ему в рот, могучая грудь статистика начала жадно вздыматься и опускаться.

— Потерпи минутку, любимый. Я открою окна. Здесь слишком надумано.

Услышав эти слова, присутствующие оторопели. Затем, подгоняемые собственным недоумением, один за другим вышли из комнаты и направились в столовую, чтобы обсудить произошедшее.

Стараясь удержать в памяти увиденное во сне, Оп Олооп начал подниматься на ноги, морща лоб. Слова Франциски тронули его своей нежностью. Он встал рядом с кроватью, выпрямившись во все свои сто восемьдесят сантиметров, и его хрупкая и невысокая суженая стала похожа на загадочные египетские статуи, изображающие жен фараонов совершенно крошечными, похожими на складку на боку у своего гигантского супруга.

Их лица обратились друг к другу. Взгляды встретились на полпути. Ее, снизу вверх, казался исполненным обожания, его, сверху вниз, — сострадания… Но в них самих не было ни обожания, ни сострадания, но и то и другое вместе, ибо такова суть любви, и, пребывая в ней, можно смотреть с обожанием сверху вниз и с состраданием снизу вверх.

Лишь исполненные торжественности Франциска и Оп Олооп прочувствовали значение момента. И, всецело отдавшись чувству единения, омрачили абсолютно безответственным поцелуем виртуальную чистоту своих душ.

Инстинкт обожает контрасты и любит соединять противоположности. На этом зиждется равновесие. Когда разомкнулись объятия, Оп Олооп невинно покраснел, а Франциска смотрела с гордостью любимой женщины. И в этой безупречной гармонии его тяжелый голос поведал ей об образах, увиденных во сне.