Опаленная юность

Я слышала этот разговор. Слышала — и не верила. Плакала — и не верила.

Но это была правда{1}.

* * *

В тот же день я сдала санитарную сумку вернувшейся из госпиталя медсестре и отправилась на передовую, в пулеметный взвод, которым командовал герой гражданской войны младший лейтенант Павел Андреевич Морозов.

Морозову перевалило уже за сорок, но выглядел он гораздо моложе благодаря исключительной подтянутости. Это был коренастый человек с полным добрым лицом, на котором светились большие серые глаза. Морозов не любил седины и постоянно брил голову.

Когда я представилась, Морозов внимательно оглядел меня. А уж я, зная требовательность командира, постаралась выглядеть образцово.

— Что ж, дочка, вижу, насовсем пришла.

— Насовсем.

Комиссар, оказавшийся по своим делам во взводе, спросил младшего лейтенанта:

— Может, не примете Медведеву? Так мы ее в другой взвод определим.

Взглянув очень серьезно на Цапенко; Морозов уверенно ответил:

— В другой она не пойдет. Мы, честно говоря, товарищ комиссар, давно договорились. Я Медведевой еще тогда пообещал поставить ее первым номером пулеметного расчета. А коли случится, что будет полный комплект, — сам, мол, вторым встану. Поздравляю, товарищ Медведева, с приходом! — И по-отцовски добавил: — Ты не волнуйся, дочка, никто тебя здесь не обидит.

Так сбылась моя мечта.

* * *

В дни относительного затишья бойцы взвода Морозова баклуши не били. Сам командир владел всеми [54] видами полкового оружия и требовал того же от своих подчиненных. Каждый морозовец мог быть ротным минометчиком, а в случае надобности — стать к противотанковой пушке любым номером расчета.

Помощником у Морозова был мой старый знакомый сержант Андрей Зайцев. Он уже не выглядел растерянным пареньком, каким я его помнила в день отправки на фронт. Это был знающий и очень требовательный командир. Под его руководством я и осваивала различные виды оружия.

Весна тем временем все прочнее вступала в свои права. Жарче грело израненную землю солнце. Воздух наполнялся запахом молодой зелени, которая буйно пошла в рост после обильных дождей.

Над головами у нас почти целыми днями висела «рама». В сторону израненного Севастополя летело все больше вражеских бомбардировщиков. Яростнее били зенитки, усеивая голубое небо мелкими облачками разрывов.

По приказу командира полка была усилена маскировка землянок, дотов, дзотов, а местами и траншей. Поверх них плотно укладывали тонкие стволы деревьев, а на этот навес прилаживали дернину. Маскировали даже тропинки-подходы, которые мог увидеть сверху фашистский наблюдатель. А в сторонке камушками выкладывали лозунги: «Смерть фашистским оккупантам!», «Умрем, но не отступим!»

Погода, хоть и баловала нас, была по-весеннему капризной. К вечеру небо нахмурилось. Сильный ветер принес грозу. На землю упали крупные теплые капли.

Морозов отдыхал в блиндаже и проснулся, видимо приняв гром за артналет. Он быстро встал, взял плащ-палатку, пошел проверять посты.

Вернулся часа через два насквозь промокший: плащ-палатку отдал часовому. По лицу младшего лейтенанта нетрудно было догадаться, что все в порядке.

Свободные от нарядов бойцы, оставшиеся в доте, не спали.

Я долго стояла у амбразуры. Порывистый ветер задувал в нее дождевую пыль. Накрыв своей шинелью пулемет, я присела невдалеке от амбразуры. Тревожно было на сердце. Словно отсветы взрывов, врывались в незакрытую дверь дота вспышки молний, а после грома [55] еще долго слышалось, как осыпались где-то за стеной струйки сухой каменистой земли.

Усевшись на землю у выхода из дота, Морозов курил самокрутку и чуть слышно мурлыкал: «Ревела буря, дождь шумел...» Ему потихоньку подтягивал Анатолий Самарский.

Часовым у дота стоял молоденький боец, подносчик патронов Курбатов. Накрывшись плащ-палаткой, он до боли в глазах всматривался в ночь, которая после каждой вспышки молнии становилась все непрогляднее. От Курбатова начинался разминированный для разведчиков узкий проход — извилистая тропка, уходившая в глубь балки.

В момент одной из вспышек Курбатов увидел поднимавшихся по тропке людей. Сначала не поверил себе. Но когда снова сверкнула молния, молодой боец убедился, что из балки приближаются люди, и обрадовался: «Ну вот и наши возвращаются...»

Курбатов плотнее закутался в плащ-палатку. Когда подходившим оставалось до него несколько шагов, спросил для порядка:

— Стой! Пропуск!

Ответа не последовало.

— Стой! — Часовой щелкнул затвором, но не успел ни выстрелить, ни вскрикнуть: его оглушили.

У дота разорвались гранаты.

Младший лейтенант Морозов метнулся к амбразуре, мгновенно ощупью поставил ствол пулемета против колышка «ориентир два» и дал длинную очередь вдоль тропки. Потом другую. Прислушался, подождал немного и, держа наготове наган, двинулся к месту, где несколько минут назад находился часовой. Окликнул Курбатова. Молчание. Рядом тяжело дышали бойцы, поднятые по тревоге сержантом Зайцевым.

— Украли...

— Точно, утащили, гады...

— Жаль парня...

— Раззява!

— Своих же ждали...