Опаленные крылья любви

— Ты же знаешь, кто ее родители, воротилы теневой экономики, в золоте купаются, вот и хотели, чтобы я из армии ушел и занялся бизнесом. Но главная причина в другом: они не могут мне простить, что я воюю против своих братьев-мусульман. До Афгана они гордились мною, а сейчас при виде меня у них глаза кровью наливаются. По-ихнему, я воюю против своих кровных братьев-мусульман.

— Умар, но ведь она любила тебя!

— Володя, у вас, у русских, все проще, а у нас, чеченцев, свои законы. То, что сказал отец, это закон. Ее отец приехал к нам домой и увез ее вместе с сыном.

— И ты свободно ее отдал?

— А что бы ты мне посоветовал? Драться?

— Я бы подрался, так просто жену не отдал бы.

Умар усмехнулся.

— Друг мой, намного легче мне с душманами воевать, чем со своей родней… Все, не будем о них больше, они недостойны нашего внимания. От всего сердца я рад, что у тебя с Наташей все хорошо. Я поднимаю этот бокал за нее. Будь счастлив.

— Умар, а может, не все потеряно?

— Я тоже так думал и надеялся, но когда я лежал в госпитале и написал ей письмо, чтобы она приехала, так она мне ответила: мол, я к чужим мужчинам не езжу. Вот и любовь… А может, ее и не было? Может, я сам ее придумал?

Они выпили и молча стали закусывать консервированной говядиной. Немного погодя Умар, лукаво поглядывая на друга, произнес:

— Хочешь, я тебе по секрету новость сообщу?

— Раз ты знаешь, то это уже не секрет, — усмехаясь, отозвался Владимир.

— Я сегодня был в штабе армии и мне сказали, что на нас послали документы на Героя Советского Союза.

Владимир от услышанного замер с вилкой в руке. Он почувствовал, как сильно забилось сердце.

— Ты шутишь?

— Никаких шуток, мне сам начальник кадров полковник Семипалатов сказал. Через пару месяцев на груди засияет Золотая Звезда. Давай выпьем за это!

— Нет, раньше времени нельзя, плохая примета… Умар, и все-таки у меня из головы не выходит Люба. Может, я подключусь?

— Спасибо, Володя, но уже поздно, я люблю другую.

— Не понял? — удивленно глядя на него, произнес Русин.

Умар молча налил в стакан водки и одним залпом выпил. Опустив голову, он долго молчал. Русин терпеливо ждал. Для него это было неожиданностью, чего-чего, а этого он явно от друга не ожидал.

— Пойми, Володя, впервые в жизни я почувствовал настоящую любовь, я увидел глаза, которые влюбленно смотрят на меня. Я знаю, что ты меня осуждаешь, но когда ты ее увидишь, то поймешь меня. Я встретил женщину, которой я нужен. А для мужчины это самое главное.

— И где ты ее встретил?

— В Кабуле, в госпитале, она там врачом работает. Володя, по твоим глазам вижу, не одобряешь мой поступок, но ты должен понять меня.

— Сожалею, но не пойму. Я помню твою сумасшедшую любовь, и вдруг она исчезла. Любовь может быть только один раз, второй — не признаю. Прости, Умар, может быть, я в чем-то и не прав, но я говорю то, что думаю и чем живу. И добрый дружеский совет тебе: сделай все, чтобы помириться с Любой, она не просто твоя жена, но и мать твоего сына. Сладкие поцелуи, страсть — все это временные явления, они как пришли, так и ушли, остается то, что никогда из жизни не исчезает: это наши дети и ответственность перед ними. Люба права, и моя меня умоляла, чтобы я остался в Союзе. Ее надо понять не просто как женщину, которая хочет, чтобы рядом с нею был мужчина, а понять как мать. Нам с гобой намного легче, чем им. Прошу как друга, с разводом не спеши. Мы с тобой выполняем долг перед Родиной, а вот перед семьей… — он замолчал и тоже налил в стакан водки и одним залпом выпил.

— С тем, что ты говоришь, Володя, я полностью согласен, Но это исходит от тебя, потому что в твоем сердце любовь Наташи, исчезнет она, и ты… — он замолчал. Махнув рукой, вновь налил в стакан, выпил. — Ты думаешь, я не страдаю? Если бы ты знал, как мне было больно, когда она от меня ушла. Эта боль не проходит и не пройдет, она меня преследует днем и ночью. Даже в плену, когда меня душманы пытали, я не ощущал такой боли… Все, ни слова про любовь! Я сыт ею по горло. Ты лучше расскажи, что в верхах о нас говорят? Когда эта дурацкая война закончится?

Владимир махнул рукой.

— У меня такое впечатление, что Москве не до нас. В стране идут демократические преобразования, республики бунтуют, шахтеры бастуют, Горбачев с экрана не сходит. Нутром чувствую, что-то надвигается, но не пойму что.

— Ты с дядей разговаривал, что он говорит?

— Молчит.

— Ну а когда нас отсюда выведут?

— Один Бог знает. Хотя поговаривают, что Горбачев на Политбюро этот вопрос поднимал, но его убеждают, что это будет поражением для Советского Союза.

— Да мы с самого начала, как только пересекли границу, потерпели поражение. Разве это война? Анекдот! Гоняемся по горам за душманами! Это не война. Там, наверху, наши гражданские правители просто нашу армию позорят. Недавно я слушал «Голос Америки», стыдно за нашу державу. Прав был тот капитан из фильма «Белое солнце пустыни»: «За державу обидно». Неужели в стране не найдется человека, который смог бы взять на себя ответственность и поставить точку в этой дурацкой войне?