Опаленные войной

«Окосел, бедолага, — усмехнулся про себя Петро. — Скоро я тебе покажу папашу, по-другому запоешь».

— Послушай, любезный, — начал солидный, с хрустом перемалывая мощными челюстями соленый огурец, — ты, так сказать, пуп земли, крестьянин, на тебе мир держится, ответь, любезный: вернутся красные или нет?

— Я политикой не занимаюсь, — отозвался Петр.

— Да ты, братец, меня не бойся, и его тоже, — положил он тяжелую руку на плечо лысого, тот даже покривился.

— Кто вас знает, я человек маленький. Один господь ведает, ему там виднее.

— Господь ведает! — оживился солидный. — Он все знает. А красным во веки веков — аминь! Послушай, любезный, а ты не прикидываешься, а? Смотри у меня! — он погрозил Петру пальцем.

Старик вошел в роль. Ему даже нравилось изображать темного мужика. Лысый влез в разговор мягко:

— Господа, утолим жажду, причастимся святой водицей.

— Причастимся, — согласился солидный.

— Оборони меня господь, — сказал Старик. — Не полезет.

— Оставьте вы его, — замолвил словечко хозяин. — Зачем неволить, коль душа его не принимает?

Прислушался и добавил:

— Никак, хозяйка вертается?

«Сейчас вы у меня причаститесь отменно», — усмехаясь, подумал Петро и поднялся с табуретки. Люся ворвалась в избу первой, решительная, с автоматом наперевес, уши ее заячьей шапки откинуты назад, за нею Щуко с хлопцами. Петро выхватил пистолет и процедил:

— Руки вверх!

Колобов оказался за спиной у «гостей». Лысый руки взметнул с готовностью, подслеповатые и юркие глазки враз остекленели. Солидный растерялся на самый миг и, молниеносно выхватив пистолет, выстрелил. Люся ойкнула. Петро заорал:

— А ну, брось пистолет!

Стрелять ему было нельзя — позади солидного стоял хозяин. Петро загородил собою Люсю. Теперь Старик и солидный стояли друг против друга. Колобов не растерялся. Он со всего маху ударил солидного, и тот выронил из рук пистолет. Петро ринулся на полицейского, хватил его под дых, и предатель грузно, мешком завалился на пол. Люся, привалившись к косяку двери, побледневшая, виновато улыбалась, будто стыдилась, что ее ранили. Петро тихо спросил:

— Куда тебя?

— В руку. Пустяки.

Петро шагнул к девушке, поглядел на нее пристально и вдруг прижал ее голову к своей груди и прошептал:

— Я перепугался за тебя. Больно?

С наступлением лета Старик с группой разведчиков по поручению Давыдова ходил в соседний партизанский отряд за батареями для рации. На поход ушла целая неделя. Соседи батареями поделились по-братски. На обратном пути разведчики никаких боевых дел не замышляли, хотя у Щуко чесались руки. И Петро не вытерпел, когда увидел на проселочной дороге две легковые машины, которые сопровождала танкетка. Грех было не воспользоваться случаем, удача сама лезла в руки. Разведчиков было пятнадцать, вооружение — автоматы, гранаты и даже ручной пулемет Дегтярева. Местность открытая, только к повороту дороги жался березовый колок, поэтому немцы ничего не опасались. Но когда машины поравнялись с колком, в них полетели гранаты и обрушился шквал автоматного огня. Кончено было за несколько минут. Танкетка горела. Одну легковую машину взрывом перевернуло. Другая носом сунулась в кювет. В этой машине разведчики обнаружили труп генерал-лейтенанта, при нем был вместительный портфель с документами. У Давыдова, когда он брал портфель, от волнения вспотели руки. Не каждый день партизанам попадали генеральские документы. И были они исключительной важности. Нужно было немедленно доставить их в штаб фронта. Самолет отряд принять не мог, решили послать через линию фронта группу партизан. Вызвалась идти и Люся — она хорошо знала эти места. Петро был рад и не рад. На большой земле Люся могла немного отдохнуть, тем более, что Давыдов разрешил ей задержаться на недельку-другую. Но Петро знал — без Люси будет тосковать, нетерпеливо считать дни до ее возвращения.

Настал прощальный вечер. Петро и Люся ушли за линию постов, подальше от любопытных глаз. Облюбовали на краю поляны раскидистую березу и уселись под нею. Место глухое, едва ли сюда мог кто заглянуть.

Разговаривали мало. И о чем было говорить? Объяснились они давно, еще зимой, когда Люсю ранил полицай. Между ними шел разговор молчаливый, им только одним понятный. В этом разговоре имело значение все — и особый поворот головы, и мягкое движение руки, и тихая улыбка, и невольный вздох.

Сидели плечом к плечу, слушали сонное дыхание листвы над головой и неугомонный треск кузнечиков.

Петро одной рукой обнял Люсю, покрепче прижал к себе, и она доверчиво положила ему голову, на плечо, ласковая, всегда улыбчивая и понятная-понятная, как никто другой. На коленях у них лежали не цветы, а холодные автоматы, неразлучные спутники и надежные защитники.