Камин давно погас, маленького столика с подносом не было. Шон ушел. За окном снег влажными комочками осыпался с ветвей и листьев. Между деревьями двигались какие-то тени. Присмотревшись к одной из них, Сьюзен вскочила с постели и у нее вырвалось непроизвольное «Шон!». Потом она громко позвала его:
— Шон! Шон!
Он вышел из леса среди нескольких красавцев-оленей, но услышав ее крик, обернулся и быстро пошел к дому.
Она услышала, как хлопнули двери зала, и Шон ворвался в комнату.
— Что случилось, Сью? С тобой все… О! — Он остановился у кровати, мягко усмехнувшись, переведя взгляд от окна на ее лицо. — Тебе нравятся олени?
Она не могла оторвать глаз от заиндевевшего окна.
— Посмотри, посмотри на них, — прошептала она. — Они такие необычные. Я даже не верю, что вижу их наяву.
— Они прекрасны и удивительны, но я вижу их каждое утро. Они приходят вон к той кормушке, видишь? — Он подошел и постучал по стеклу.
Как ни странно, олени не убежали, а только подняли свои прекрасные головы, посмотрели в сторону дома и спокойно вернулись к своему корму.
— Они не боятся тебя, — пробормотала Сьюзен.
— Конечно, нет. Они давно ко мне привыкли. — Шон посмотрел на нее и улыбнулся, увидев на ее лице выражение детского изумления.
— Ты самый счастливый человек на свете, — шепнула она лихорадочно, — а это самое чудесное место на земле. Я бы отдала все, что угодно… — Она прикусила язык.
— Ты бы отдала все, что угодно, за что, Сью? — тихо спросил он, и, почувствовав его взгляд, она нахмурилась и опустила глаза.
— Который час?
— Рано. Около семи. Ты хочешь есть?
— Я съела ночью одну булочку, — пробормотала она, все еще глядя в окно.
— Я заметил. Но это было давно.
Она рассеянно кивнула.
— Так жалко, что пропал ужин. Такой восхитительный ужин. Тебе нужно было разбудить меня.
— Ни за что на свете.
Она медленно повернула голову и посмотрела на него, едва заметно улыбаясь.
— Мы так и не поговорили про то, что я узнала в больнице.
Его слова не соответствовали мягкому и внимательному взгляду:
— Не думаю, что мне это интересно.
Сьюзен молча разглядывала его лицо, отметив, что он побрился. Он также переоделся: на нем теперь были нежно голубой свитер и черные джинсы.
— Тебе это должно быть интересно, — сказала она с мягкой настойчивостью.
Шон шумно вздохнул, засунул руки в карманы, опустив голову, заговорил очень тихо.
— Наверное, целый год я почти ни о чем другом не вспоминал. Как я ни старался, я не мог не думать об этом. Эти мысли не давали мне жить, они присутствовали всегда, что бы я ни делал… — Он поднял на нее глаза. — И вдруг вчера это исчезло. Я впервые освободился от этого. Это было… опьяняюще.
Сьюзен мягко улыбнулась. Он все еще пытается оправдываться, стараясь найти подходящее объяснение тому, что случилось вчера между ними. Это и вправду неплохое объяснение. Оба действительно были опьянены вчера — радостью, окружающей их красотой и весельем — и играли как дети, а потом, немного забывшись, зашли чуть дальше, чем хотели, как это часто бывает с детьми.
Ее немного опечалило то, что Шон испытывает необходимость в оправданиях. И явно жалеет о случившемся. Что касается ее, то она ни о чем не жалела, даже о том глупом стриптизе, который устроила в пустой комнате. Вчера ночью она увидела настоящего, Шона Форрестера, человека, способного и дарить нежность, и по-детски испытывать радость, — этот образ останется с ней навсегда. Более того, теперь она увидела настоящую Сьюзен Конти — конечно, глупую и наивную, но даже после долгих, мрачных лет сурового одиночества способную любить.
И эта мысль вызвала улыбку на ее лице. Которая тут же исчезла, едва она взглянула на Шона.
Он все еще стоял у окна, но ей казалось, что находился гораздо ближе — как будто энергия, излучаемая им, уменьшала расстояние между ними.
— Сью, — пробормотал он. Или ей это показалось?
— Что? — прошептала она.
— До твоего появления здесь это был самый обычный дом. Ты принесла с собой чудо.
Сьюзен чувствовала, как сердце бьется все быстрее, словно стараясь защититься от надвигающегося шторма, но, видно, поздно. Шон стоял уже рядом с ней. Он оперся коленом в край кровати и нежно положил руку ей на грудь так, что сердцу было уже не спрятаться. — Я хочу тебя, Сьюзен. — Жаркое дыхание обжигало ей лицо. Она боялась закрыть глаза, зная, что чудо всегда происходит именно тогда, когда ты моргаешь. И ты пропускаешь его — птичка уже улетела, кролик появился, а прекрасный человек исчез в тумане…
Губы Шона коснулись ее лба, потом век, кончика носа, виска. Губы Сьюзен раскрылись ему навстречу в извечной прелюдии слияния тел.
Не волнуйся, шептал ей внутренний голос, сейчас он тебя не покинет. Просто не сможет. Пусть на это короткое мгновение, но он принадлежит тебе. Сьюзен улыбнулась в душе, но рука, Шона распахнула халат на ее груди, и из победительницы, она превратилась в побежденную.
— Ты чудо, — прошептал он хрипло, сжимая ладонями грудь Сьюзен. Она задышала чаще, уже обе его руки были под ее халатом.
Он мой, думала Сьюзен; радостная волна поднялась в ней и пробежала по телу. Нет, неправда. Это я принадлежу ему.