Опалённые

Я поневоле навострил уши. До царедворца мне столь же далеко, как пешком до града Вашингтона, через леса и горы, по дну морей-океанов, но слова Романовы-Юсуповы сказали о многом. Туркул прямо признал для себя главенство крови Романовых, в душе – а может уже и на деле – наплевав на все отречения и отсутствие «великокняжения». С его радикальными позициями склоняться даже к Дмитрию Павловичу было слишком… мягко. А вот Ирина Александровна могла стать не то чтобы идеальным, но приемлемым вариантом.

Разговор же словно по мановению волшебной палочки свернул в несколько иную сторону, и касался он моих действий по возвращении в СССР. Безопасности выстраиваемой системы.

– Ограничьте контакты с вами до минимально необходимых. Лариса Коломенцева, группа Ларионова, быть может ещё двое-трое из числа тех, кого сочтёте действительно необходимыми. И то если будет крайняя нужда! Ваш провал недопустим, он отбросит нас чересчур далеко. Пусть члены группы Ларионова станут вашим голосом, передающим «рукам» приказы. Скоро исполнители начнут прибывать, как я вам говорил недавно. Это приказ. Хотя я и не вступил пока в должность Председателя.

– Я не сторонник, формализма… Председатель. И не имею обыкновения оспаривать разумные приказы.

– Связь. Любые каналы, по которым идут письма, могут оборваться. И время… Обзаведитесь рациями, частоты выхода на связь и временные периоды я вам дам. Вас будут слушать, но вы не обязаны каждый раз давать о себе знать. Возможность, а не обязанность, запомните это!

Я запомнил. Равно как и многие другие советы и наставления, которые последовали вслед за этими. Отмахиваться от них было бы верхом глупости. Сразу отмечалось, что генерал далеко не всегда говорит от своего имени. Большинство предложений, советов, даже приказов были проработаны другими. Туркул лишь озвучивал их, пользуясь возможностью. Зато подходил к процессу со всем тщанием, стараясь ничего не упустить.

А за пределами гостиной шла работа по копированию архива Троцкого. Работа, работа и ещё раз она. Это потом будут отделять зёрна от плевел, вдумчиво читать и перечитывать показавшиеся полезными страницы, а вроде бы ненужные отправятся в сторону, но всё так же останутся до поры секретными. Сам факт наличия у РОВС этого архива становился очередной тайной для крайне узкого круга. Просочись информация об этом и закономерно возникнут вопросы. А откуда у вас эти бумаги? Кто их предоставил? Подобный поворот ударит лично по мне, да так, что костей не собрать. Сложно всё в этом мире, простота же, она для наивных дурачков, верящих в крылатых фей и белых единорогов.

Закончилось всё это… утром. Хорошо хоть поспать удалось, прямо на диванчике в гостиной. Туркул старательно оберегал тайну моей персоны даже от большинства своих людей, как и говорил. Можно было, причём без каких-либо сложностей, отправиться спать в более предназначенную для этого комнату, но… я не увидел в этом особого смысла. Знал, что как только закончится фотокопирование архива, я загружусь в автомобиль – не этот, а другой, которых пригонят подчинённые Туркула – и отправлюсь восвояси из этого города. Куда? Сначала в Берн, где собирался поместить архив в арендованный сейф. Или сейфы, в зависимости от того, какого они объёма. И только после этого, воспользовавшись дипломатическим паспортом, эвакуироваться обратно в СССР, спеша доложить как о выполненном, кхм, задании, так и о сложностях, возникших в процессе выполнения оного. План переноса проблем с живой головы на мёртвые был уже отработан в деталях. Позиция также была воистину бронебойная, по большому счёту предъявить мне было нечего, помимо благодарности. А проверки… переживу. Дырок в выстроенной при помощи Павла Игнатьевича версии быть не должно. Всё ж старая жандармская школа и уровень ОГПУ – это несколько разные весовые категории.

Глава 8

СССР, Москва, сентябрь 1932 года

Лето выдалось жаркое! Не столько даже в прямом, сколько в переносном смысле слова. После встречи с генералом Туркулом мне без особых проблем удалось добраться до Берна, поместить документы в пару больших сейфов, а там и воспользоваться одним из резервных каналов для эвакуации на «советскую родину», заешь её клопы.

И началось… хождение до кругам бюрократического ада внутри уже привычного «гнездилища чекистов», ОГПУ. Задание было выполнено, тут ни у кого сомнений быть не могло. Лев Давидович Троцкий скончался от острого свинцового отравления, сей факт признавали все европейские газеты. Более того, я сумел добыть немалую часть его архива, что служило дополнительным взносов в «копилку» лично мою и главы ИНО Артузова. Гибель группы под руководством Серебрянского в таких условиях без особых душевных мук списывалась в приемлемые потери даже без учёта посторонних факторов. Однако именно они и вызывали «бурление болотных газов» не только в ОГПУ, но и там, за стенами Кремля.