Опаловый перстень. Авантюра доктора Хирна

— А, наконец-то! — вскрикнул он, увидев приближавшуюся к нему молодую женщину в вечернем наряде. — Поздравляю, милая Сара, это платье сшито с большим вкусом.

— В самом деле? — жеманно ответила та. — А мне кажется, что я просто на себя не похожа.

— Признайся лучше, что хочешь вскружить гостям головы.

— О! Да не ревность ли это? Успокойся: баронет занят другим, а француз… Позволь своей жене считать, что его просто не существует. Человек, который всю жизнь только и делает, что рассматривает камни… Фи!

— Горный инженер, душа моя, — ответил старик. — Впрочем, ты вполне уверена, что господин Леконт действительно тот, за кого себя выдает?

— А кто же?

— Хе-хе-хе! — лукаво усмехнулся старик. — Увидим, увидим.

Он потирал себе руки. В эту минуту на противоположном конце веранды послышался сильный шум, но из-за колонны ничего не было видно. Какой-то мужчина раскатисто хохотал, а молодой, звонкий девичий голосок испуганно кричал:

— Остановите… ради бога, остановите его!

— Что такое, Гарри? — спросила подошедшая на шум миссис Макдауэл.

К ней бросилась чудесной красоты девушка. Ее прическа была растрепана, глаза горели, и сама она тяжело дышала.

— О, это ужасно! — сказала она. — Если бы вы знали… Ваш брат…

— Что же он сделал, милая Нэнси? — спросил мистер Макдауэл.

— Ах, папа! Он… он…

Девушка не смогла договорить и указала на увитую зеленью колонну. Над ней тревожно кружились две крохотные птицы, сверкая на солнце огненными горлышками и изумрудными крыльями.

— Ну, что же? Неужели эти бедные птички так напугали мою Нэнси? — сказал, улыбаясь, Макдауэл.

Молодой человек, ободренный этой улыбкой, засмеялся еще громче. Нэнси умоляюще поглядела на отца.

— Да вы посмотрите! — сказала она. — Ах, противный, он сейчас подползет к гнезду!..

Миссис Макдауэл быстрее разобралась, в чем дело. В свернутом листе страстоцвета было скрыто от посторонних глаз микроскопическое гнездышко птицы-мухи[1], сделанное из стебельков мха и выложенное легким пушком хлопка. В гнезде было три птенчика. К ним медленно полз огромный, с кулак величиной, паук-птицеед. Мать и отец отчаянно кричали, не имея возможности защитить своих крох. Мать, уцепившись за листок над гнездом, как щитом, прикрывала птенчиков своими крыльями. Отец с сердито поднятыми дыбом перьями уже не раз пробовал отогнать врага, но у него ничего не получалось. Эта неравная борьба крошечных птичек со страшным пауком, которая заставила бы сжалиться самое черствое сердце, в Гарри Палмере рождала лишь дьявольский смех.

Поняв, в чем дело, Макдауэл выхватил у молодого человека палку и разом убил паука. Пока старик всячески утешал дочь, показывая ей на хорошеньких птичек, успокоившихся и вернувшихся в гнездо, жена его выговаривала брату, отведя того на другой конец веранды.

— Гарри, ты непозволительно ведешь себя. Кто поверит, что тебе скоро двадцать четыре года?

— Уж и посмеяться нельзя! — возмутился Гарри. — Неужели ты думаешь, что мне тут весело? Скука смертная. Нет ничего забавного. Ах, да, впрочем, твой муж!..

— Молчи! Я тебя послала в Париж, чтобы ты получил достойное образование, а ты вернулся оттуда еще хуже, чем уехал.

Молодой человек надулся как избалованный ребенок.

— Ну, сестрица, не сердись, — сказал он, ласкаясь к ней.

— Поди прочь! Ты непозволительно ведешь себя, говорю тебе это еще раз, — сказала миссис Макдауэл.

Однако Гарри хорошо знал, что сестра никогда на него долго не сердится. Эта гордая, властолюбивая, зачастую заносчивая со всеми женщина была безвольна перед ним, как мать перед своим последним ребенком. Если она иногда и бранила Гарри, он легко завоевывал ее доверие какой-нибудь шуткой или веселым рассказом. На этот раз молодой человек принялся изображать известного в те времена комического актера. Мадам Макдауэл едва сдержала улыбку. Гарри казался ей очень умным.

— Злой мальчишка! — уже ласково сказала она.

— Объявляем перемирие? — спросил Гарри, обрадованный тем, как легко ему удалось вновь завоевать расположение сестры.

— Ступай оденься. У нас гости, а ты знаешь, мистер Макдауэл не любит, когда ты садишься за стол в жилетке.

— Строгий, но справедливый старец! — напыщенно сказал молодой человек.

— Гарри!

— Иду-иду!

Гарри прожил в Париже три года. И нельзя сказать, что эта жизнь не пошла ему на пользу: он до тонкостей изучил французский язык и умел ввернуть в разговор живописные выражения, которые были в ходу у парижской молодежи.