Опаньки! Нецензурный роман. Часть первая

Что за название — “Опаньки”? Не позволено мне было планировавшееся название — “Йибанько” — вынести на обложку. Долгие годы я хотел назвать роман “Профессор Ий, пришелец”. Потом — “Ебанько”. Последнее название очень точно и ёмко отражает суть романа, но заезжено как вульгарное обзывательство. Совместил. Сократил до полного лаконичности и ёмкости. Получилось и созвучно, и точно по смыслу, и по обоим моим капризам — изначальному и последующему. Но такое название было отклонено издательством, как и слово “культовый”. Оставим на его совести, ибо оно потребовало для такого случая подтверждения от критиков, но кто будет меня критиковать? Я сам литературный и кинотеатральный критик. Не стал я спорить, убрал из названия.

Напоследок замечу, что я руководствовался теми же императивами, что и скульптор Чарльз Сайкс, создавая статуэтку “Дух экстаза” для “Роллс-Ройса” — как воплощение разумной скорости, грации и красоты, дух, в котором нет ни капли вульгарности, фривольности и ража. И я обошелся без пошлости, трюизмов, хамства, разнузданности, гадостности, стремясь вскрыть проявленность и проявления силы жизни и силы духа, их соразмерность, сочетанность и противоречия, когда сила сопротивляется духу, и дух сопротивляется силе. В этом противоречии и сокрыт “движок” романа, побудительная сила, толкающая развитие бессюжетности в отсутствие действия. Это пояснение для тех, кто не знаком ни с законами драматургии, ни с вещами, упоминаемыми в романе, но различат лишь одну сплошную случку и матерщину. А на самом деле, это один из лучших романов, созданных человечеством. С лучшими образцами я все-таки заставил себя познакомиться, чтобы трезво и объективно понять своё место в русской и мировой литературе и занять его, пусть даже и для очень узкого круга имеющих вкус и толк читателей.

Здесь публикую первую часть. Хотелось бы знать, стоит ли публиковать последующие.

Буду рад отзывам rawgazebooks @ gmail.com

Не трудитесь писать гадости, их хватает на моём Дзен-канале, не тратьте своё время, не переводите моё. Меня они не задевают, я настолько привык, что не реагирую, не обижаюсь, не стыжусь ни за себя, ни за пишущих. Мне эти мнения безразличны, как и люди, которые их пишут. А вот конструктивным вопросам буду благодарен — что волнует моих читателей, на какие вопросы они ищут ответы и не могут найти. Поищем тогда вместе.

Москва, февраль 2024 года

Часть 1. Опыт литературного палимпсеста

Было это вчера или двадцать лет тому, не так уж важно. Было то ли морозное свежее утро, то ли весеннее и не менее свежее, либо было утро второй свежести. А может, выражаясь графомански, стоял осенний период времени. Но дождя, льющегося, как из ведра, там точно не было. Чего не было, того, возможно, и в самом деле не было. А вот что было, точно неизвестно. Но факт остаётся фактом, не до конца установленным, но всё же фактом — там был человек, которого, похоже, не было.

Звали человека Савва Маренов. Или Моренов. Может, и не Савва он вовсе. И не Маренов. Не жидовские ли это штучки? Не еврей ли он? Вообще-то да, хотя немножко нет. Папа немец, некое фольксдойче, мама, по собственному польскому выражению, прехорошенькая жидовочка. Себя же Савва с детства считал москвичом. Так и говорил: папа немец, мама евреец, а я москвич.

Редко случается: на грязном замызганном шнурке этот дядечка носил платиновую менору с семью жёлтыми бриллиантами; они тускло зыркали из зарослей седеющих волос меж некогда маскулинными сиськами. На слегка покалеченном неумелым обрезанием — в условиях жёсткого пролетарского жидоедства — пенисе, на нижней части, примыкающей к мошонке, была выжжена лазером буквица "шин". Она пряталась, но не стыдливо. Стыдиться первой букве Священного присутствия Всевышнего, повелевшего тюнинговать резаком мужской уд как символ вечного завета твари с Творцом, было нечего. Твари как творения, в еврейском смысле, разумеется. Рассмотреть и подивиться на необычайное украшательство могли лишь профессиональные минетчицы, потому что член уже не указывал в минуты счастья на без трёх минут полдень, в лучшем случае, он поднимался до без четверти шесть, и под него приходилось заглядывать. Без четверти шесть вечера, не утра. Утреннего солнцестояния уже давно не было.