Опасайся взгляда Царицы Змей

Неизвестные скользнули в проем в стене. В колючих кустах дикой розы были заранее припрятаны орудия труда – две железных кирки и лопата.

– Скорее…

В глухом уголке кладбища двое принялись раскапывать свежую могилу. Тот, что повыше, все время оглядывался; второй, чуть пониже и поплотнее, быстро копал, тяжело дыша. Земля, жирная и рыхлая, поддавалась легко. Показалось завернутое в плотную ткань мертвое тело. Неизвестные взяли его с двух концов и понесли к забору. Тело было тяжелым и отвратительно пахло.

Недалеко от кладбища, в глубине заброшенного сада, стоял мрачный каменный дом с высокой крышей и узкими окнами. Окованная железом дверь открылась с натужным скрипом. Двое в плащах втащили мертвеца в дом, заперлись и придвинули к двери тяжелую дубовую лавку. Только после этого тот, что повыше, зажег медный светильник.

– Манфред, ты проверил окна?

– Да, учитель, – почтительно ответил молодой человек, стройный и широкоплечий. Его красивое лицо имело благородные черты.

Комната с высоким деревянным потолком из грубых балок была почти пуста. У северной стены стоял массивный стол, на который неизвестные положили покойника. У стола в каменной нише теснились склянки с остро пахнущими снадобьями, лежали ножи, пилы и разные железные крючки.

Высокий человек принялся разглядывать мертвеца. Судя по всему, тело принадлежало нищему – мужчине лет сорока, худому и длинному, черноволосому, со смуглой кожей, которая приобрела тусклый серо-зеленый цвет. Глаза трупа ввалились, бескровные губы разъехались, волосы прилипли к обтянутому кожей черепу.

Молодого человека едва не стошнило. С трудом преодолевая спазмы в горле, он подошел, помогая учителю разрезать и снять с трупа одежду, в которой уже копошились черви. Покойников он давно не боялся, но никак не мог превозмочь отвращение к извлеченным из земли трупам. Особенно летом, когда жара, влага и черви быстро делали свое дело.

Манфред старался отвлечься, чтобы тошнота и спазмы в желудке не мешали ему помогать учителю, известному лекарю и астрологу Луиджи. К его услугам прибегали самые богатые и знатные флорентийские семейства – Веспуччи, Торнабуони и даже сами братья Медичи. Искусство врача высоко ценилось, ибо болезнь не признавала различий между благородными сеньорами и простолюдинами. Под ярко сияющим небом Тосканы свирепствовали холера, чума, черная оспа и чахотка. Жизнь становилась призрачной и упоительной, подобной скоротечному сну, готовому прерваться в любой миг. Будет ли завтрашний день? Этого никто не знал.

Луиджи сделал продольный разрез трупа и вытащил скользкие, покрытые гнилостным налетом внутренности. Манфред смотрел на эти отвратительные останки того, что не так давно было человеком, и содрогался…

Память совершенно неожиданно вернула его к блистательной джостре царственных братьев, волшебному видению с развевающимися знаменами из восточного шелка. Отважный Джулиано выступал впереди в ослепительном наряде из серебряной парчи, разукрашенном жемчугом и рубинами. На штандартах[12] Медичи сияло золотое солнце, символизирующее жар любви, и Минерва[13] в белоснежном одеянии, вооруженная щитом и копьем, взирала на великолепных всадников. Крупные бриллианты горели на шлемах рыцарей. С увитых цветами и лентами трибун еще жарче светились глаза прекрасных дам, провожающих томными взглядами своих возлюбленных…

Перед Манфредом предстали вытянутые к вискам зеленоватые глаза прекрасной генуэзки Симонетты Веспуччи. Она была в голубом платье, расшитом лилиями, сама такая же бледная, как прозрачный газ на ее хрупкой груди. Ее длинная шея сгибалась от тяжести драгоценного ожерелья, льняные локоны покрывала тончайшая паутинка золотой сеточки. Изредка молодая дама подносила к губам белоснежный кружевной платок. Симонетта была больна, она кашляла, и все чаще на шелковых кружевах платков появлялись зловещие кровавые пятна. Лихорадочный румянец играл на ее нежных щеках, и Джулиано то и дело бросал на нее полные тоски и беспокойства взгляды.

Луиджи почти каждый день посещал в закрытой карете огромный палаццо сеньора Веспуччи – пытался продлить жизнь красавицы, которая висела на волоске. Он, как врач, ясно понимал это. «Прекрасная роза Флоренции» умирала, и ничто не могло ее спасти – ни любовь всесильного Джулиано Медичи, ни несметные богатства ее пожилого супруга, ни красота, данная ей Богом, ни врачебное искусство Луиджи, лучшего среди лучших.

Манфред иногда сопровождал учителя в палаццо Веспуччи, где все, казалось, пахло смертью.

Розовый миндаль, благородный лавр и свечи кипарисов,
Залитые солнцем пинии и белые розы,
Загадочные окна дворца и белое лицо дамы в золотой вуали,
Запах магнолий в прохладной тени – и все это… смерть…