Опасна для себя и окружающих

— Ханна, — говорит Легконожка, садясь ко мне на край кровати (где недавно сидела Люси), — Ханна, ты меня слышишь?

Конечно, я ее слышу.

— Что вы с ней сделали? — всхлипываю я.

— С кем наделали?

— С кем сделали! — поправляю я раздраженно. Горло болит. — Господи Иисусе, не говорят «наделали с кем». Чему вас там учат в мединституте?

— Ну уж не грамматике, — отвечает Легконожка, и даже с закрытыми глазами я понимаю, что она улыбается. Когда я только сюда попала, она поставила бы мое стремление к правильной речи в графу симптомов. Но теперь — когда ей меня жаль, когда она чувствует свое превосходство, поскольку якобы понимает меня лучше меня самой, — это не более чем милый заскок.

Ненавижу доктора Легконожку. Я открываю глаза и вскакиваю с кровати:

— С Люси! — Я снова лихорадочно обыскиваю комнату, словно Люси могла уменьшиться в сто раз и просочиться под дверь. — Что вы сделали с Люси?

Стивен порывается меня схватить, но доктор Легконожка жестом останавливает его.

— Кто такая Люси? — спрашивает она. Голос у нее раздражающе мягок, будто она усмиряет взбесившуюся собаку.

— Моя соседка, — отвечаю я хрипло.

— Твою соседку звали Агнес.

— Не ту соседку. Эту соседку. — Я обвожу рукой палату. — Люси Кинтана. Танцовщица с булимией.

— Ханна, у тебя здесь не было соседки. — Легконожка наклоняет голову набок, будто считает меня идиоткой: «Думаешь, к тебе подселят соседку, если ты представляешь опасность для себя и окружающих?»

Я трясу головой. Люси была здесь. Я чувствовала ее вес у себя на кровати. Чувствовала запах ее волос, когда она сидела рядом.

— Ханна. — Подходя ближе, Легконожка вытягивает руки перед собой, защищаясь от меня. — Ты уже несколько дней принимаешь антипсихотики. И теперь они начали действовать.

— О чем вы говорите? — Слова выходят с трудом.

— Думаю, ты знаешь, о чем я говорю.

Я снова трясу головой, но на сей раз не могу остановиться. Меня охватывает дрожь. Руки, зубы, подбородок — все трясется, колотится. Почему в этом богом забытом месте всегда так холодно?

Люси была здесь. Люси настоящая. Это просто какой-то фокус.

Но затем я вижу то, чего раньше не замечала. Кровать Люси, кровать напротив моей, кровать, которую мне приходилось огибать при ежедневных обходах вдоль стен палаты.

Она исчезла.

тридцать четыре

Они пытаются убедить меня в моей ненормальности. Есть даже специальный термин: газлайтинг. На уроке женской литературы мы смотрели фильм «Газовый свет», хотя он никаким боком не относится к женской литературе: это не книга, и сняла картину не женщина. (Еще нам показывали «Роковое влечение» и «Небесных созданий». У нас очень прогрессивная школа.) В «Газовом свете» герой внушает своей жене Поле (ее играет Ингрид Бергман), будто она сходит с ума, а сам намеревается прибрать к рукам ее наследство. Он постоянно ее преследует. Отгораживает от друзей. Крадет брошь жены, чтобы она усомнилась в собственной памяти; прячет картину и убеждает Полу в том, что она сама ее перевесила. Он манипулирует газовым светом в доме, уверяя жену, что перепады освещения ей только мерещатся.

Герою нужны не только драгоценности жены. В конце концов, существуют и другие, более простые способы заполучить имущество супруги, чем внушить ей, что она безумна. Нет, он пытается отнять у нее ощущение реальности. Ощущение самой себя. Он пробирается жене прямо в душу. Но в финале Пола все-таки его одолевает.

И в чем же отличие от здешних методов? Меня не пускают в школу. Изолируют от привычного окружения. Они даже свет включают и выключают сами, прямо как жестокий муж Полы.

Разве я могу быть ненормальной, если в деталях помню фильм, который сняли еще до изобретения цветного кино?

Разве я могу быть ненормальной, если на том уроке получила пятерку за эссе, в котором сравнивала «Газовый свет» и «Желтые обои» Шарлотты Перкинс Гилман? Такое прекрасное эссе, что учительница даже попросила копию для демонстрации будущим ученикам в качестве образца?

Люси была здесь со мной. Ее волосы касались моей руки; я чувствовала в палате тепло присутствия другого человека. Порой Люси бормотала себе под нос по-испански — она упоминала, что выросла в двуязычной семье. А я ведь даже не знаю испанского.

Может, доктор Легконожка таким образом обеспечивает себе полную занятость: внушает пациентам, что у них не все дома. С пустыми койками на жизнь не заработаешь. Газлайтинг ради оплаты счетов.

Ведь именно Люси посоветовала мне добровольно принимать антипсихотики. Она ни за что не дала бы такой совет, знай она, что в итоге исчезнет.

С другой стороны, как Люси могла это знать, если существовала только у меня в голове? Я-то не знала.

Как не знала испанского.

Но… куда делась ее кровать? Она была на месте, пока не погас свет. Она была привинчена к полу, как и моя. Ее не могли вынести, пока я спала. Я бы проснулась от шума. К тому же сегодня я вообще не спала.

То есть мне мерещатся не только люди, но и мебель?

Но ведь Люси была пациенткой. Она ходила на терапию. Сидела в столовой.