— Леса спа, — провозглашает она, имея в виду, что он прилег отдохнуть.
Я усаживаюсь на стул, сажаю дочку к себе на колени и жду, пока медсестра выйдет из палаты.
— Ну что, Леш, как самочувствие? — спрашиваю, как только дверь за медсестрой захлопывается, — ты мне так и не ответил.
— Не видишь сама, — буркает он, но при взгляде на Веру смягчается.
— Я очень хочу, чтобы ты побыстрее поправился. Так перепугалась, ты даже не представляешь!
— Ага. И сразу побежала к нему!
Леша переводит взгляд на меня и его голос полон осуждения.
— Спелась с ним.
— В конце концов, он Верочкин папа, — говорю осторожно.
— Папа, — тут же повторяет за мной Веруня, не зная еще, что означает это слово.
Леша морщится.
— Значит, он уже знает?
— Да, знает. Я…сказала ему вчера. Уверена, что поступила правильно.
— После того, как я объяснил тебе, что он из себя представляет!
— Леш, мне кажется, ты ошибаешься насчет Давида.
— Так и знал! Так и знал, что он запудрит тебе мозги!
— Леш, Веру украли вчера и…что мне оставалось делать? Только благодаря ему и его помощи мне удалось так быстро найти дочку и вернуть себе.
— Как украли?
Леша пытается подняться, но тут же снова откидывается на подушки.
— Женя, что ты такое говоришь?
— А Ангелина тебе разве не рассказала?
— Нет.
— Как она сломала руку и попала в больницу?
— Сказала, что неудачно упала.
Ясно, не хочет выглядеть в Лешиных глазах дурой и предательницей.
— Леш, в общем, Веру украли и требовали с нас выкуп. Точнее пытались, но у них ничего не вышло. С Юлькиной подачи, хоть в итоге она оказалась и ни при чем.
Быстро передаю подробности, исключая из повествования роль Ангелины в той части, где она рассчитывала на кольцо от поклонника. Не знаю, почему. Возможно мне становится жаль ее и хочется, чтобы Леша не думал про нее совсем плохо. Если понадобится, пусть сама рассказывает или Леша узнает подробности от кого-то другого, но не от меня.
Я завершаю рассказ и в палате воцаряется тишина.
— Жень, я не знал, что так может быть. Господи. Пока я валялся без сознания, ты пережила такое…такое, что и в страшном сне не приснится.
Лешино лицо делается таким несчастным, что на него трудно смотреть.
— Да, это так, словно страшный сон. Но Давид помог. Сделал все, чтобы найти Верочку. Поэтому, сам понимаешь, он не может быть таким плохим, как мы про него думали. А вот его помощница….
Я рассказываю Леше подслушанный мной разговор между Давидом и Илоной.
— Черт, если бы мне можно было выйти отсюда, — стонет Леша, — я бы не отходил от вас. От тебя и от Верочки.
— Нет уж, ты лежи. Уверена, Давид со всем разберется и не даст нас в обиду.
— Давид разберется, — повторяет он за мной с горечью.
Любое упоминание о Бергмане так негативно отражается на Леше, что я прикусываю язык.
— Точнее, не он сам, а его люди, — добавляю поспешно.
— Что, ты уже спишь с ним или только планируешь?
Господи, они с Юлькой, похоже, сговорились.
Но если Юльке я без колебаний ответила «нет», сейчас я не могу не признаться самой себе, что то и дело думаю о близости с Давидом. Вчера, когда сидели на диване и он так нежно прикасался ко мне, точно думала.
Мне хотелось, чтобы он притянул к себе и целовал. А потом, чтобы мы с ним оказались в одной постели и чтобы все продолжилось. А там уж будь, что будет.
Понимаю, что упустила момент, когда могла бы заявить, что Леша несет чушь, хоть врать приятелю и не привыкла. Но и знать правду ему совершенно ни к чему. Тем более сейчас, когда он в таком состоянии.
— Леш, вообще-то вопрос некорректный. И я не буду обсуждать его ни с тобой, ни с кем бы то ни было, — нахожусь с ответом.
Леша понимает мои слова как ему хочется.
— Конечно, он богатый, представительный, уверенный. Не то, что я. Какой-то среднестатистический неудачник.
— Леш, ты же с самого начала знал, что мы с тобой только друзья, я сразу предупредила. И дело тут совсем не в тебе. Ты совсем не неудачник, а очень классный. Взять хоть Ангелину. Любит тебя, и уже очень давно, просто места себе не находит.
Что еще я могу ему сказать? Мне нужно как-то его подбодрить, чтобы быстрее поправлялся. А Ангелина пусть выкручивается, как хочет.
Леша переваривает.
В этот момент дверь распахивается и в палату входит плотный представительный мужчина в белом халате. За врачом следует невысокий, сутулый и худощавый мужчина лет тридцати. В форме и с папкой в руках. Бергман тоже здесь, однако не проходит в палату, а застывает в дверях, скрестив руки на груди.
— Тааак, — тянет врач, — почему посторонние в палате во время обхода? Или вы жена с дочкой?
— Нет, — говорю поспешно.
— Тогда прошу на выход.
— Стойте, — вдруг говорит полицейский, — вы случайно не Митрофанова Евгения Владимировна?
— Да, это я.
— Узнал вас по голосу. А я лейтенант Селиверстов, Геннадий Петрович. Вот, наконец, и встретились.
— Да, здравствуйте.
— Не уходите, мне нужно задать вам несколько вопросов. Точнее, пройдемте в коридор.
— Отлично, — подает голос врач, — а я пока осмотрю больного. Как никак время обхода.
— Леш, мы еще к тебе зайдем, поправляйся, — говорю другу и вместе с Веруней выхожу из палаты.
Селиверстов озирается по сторонам.