Ударив еще несколько раз по клавишам, Карбан закончил протокол и взглянул на контрабандистов. Самым большим сюрпризом оказалось, конечно, то, что Ганс Гессе опять вышел на границу. Этот коренастый, жилистый человек с худым лицом был поистине двужильным и некогда доставлял таможенникам много хлопот. Может, Кубичеки наняли его как надежного человека только на один переход? Или же он, как Кречмер, будет носить для них товар постоянно? Если он объединится с этим старым козлом, то таможенникам придется повысить бдительность. У Карбана даже мелькнула мысль, что уже тогда, когда они в первый раз остановили на переходе рыжеволосую дочь Кречмера, тот наверняка шел с Гансом. Если бы не Кучера...
— Подпишите протокол, — обратился Карбан к инженеру. — Надо послать кого-нибудь за этим вашим доктором.
— Я схожу за ним, — предложил Кречмер.
— Ладно, идите, — согласился Карбан. — И передайте привет Кубичеку.
Через двадцать минут перед зданием конторы послышался рокот мотора автомобиля и доктор Бауэр вошел в комнату. Кречмер проскользнул следом за ним. Бауэр был пожилой крепкий господин в роскошной шубе. Он пожал всем присутствующим руки, сверкнув золотыми зубами, предложил мужчинам дорогие сигары с блестящим кантом. Вытащив из кожаного портфеля документы, он разложил их перед Карбаном. Справка из министерства иностранных дел, из министерства внутренних дел, вид на жительство — все с печатями и нужными подписями. Казалось, что этого беженца ждали все ведомства сразу. Карбан записал номера документов и вернул их доктору:
— Все в порядке, можете забрать.
— Вы очень любезны.
— Я просто исполняю свой долг.
— Долг можно исполнять по-разному.
— Как человек, я считаю споим долгом оказывать помощь людям, которые в ней действительно нуждаются.
С лица доктора вдруг исчезла наигранная бодрая усмешка. Перед ними теперь стоял очень серьезный человек.
— Время сейчас тяжелое, и, если мы не объединимся, нам придется когда-нибудь бежать отсюда, как семье Бюргеля из Германии.
— Эхо нужно осознать прежде всего там, в Праге, и послать к нам на границу побольше людей. Нас здесь слишком мало.
— Не знаю, окажется ли правительство достаточно сильным... — с сомнением в голосе произнес Бауэр.
Карбан попрощался с доктором и беженцами. Инженер отнес спящую девочку в машину, Кречмер и Ганс перенесли туда чемоданы. Докторша сняла с запястья золотые часы и протянула их девушке, Гансу она сунула в руку пачку измятых марок. Это была такая крупная сумма, что у него даже дух перехватило, и он едва не забыл сказать спасибо. На улице зарокотал мотор, и семья Бюргеля отбыла в Прагу.
В комнате стало тихо. От оставшегося в чашках кофе еще исходил аромат. Марихен стояла у стены, рассматривая часы. Ганс сидел на стуле и разглаживал измятые банкноты, а Кречмер глядел на него, вытянув худую шею.
— А вы чего, собственно, ждете? — обрушился на них Карбан. — Думаете, мы здесь будем беседовать до утра? А ну пошли, пошли! — принялся выгонять он их из комнаты.
Кучера взял у девушки золотые часы и стал застегивать их на ее худой руке. Он чувствовал, что она внимательно смотрит ему в лицо, и даже немного растерялся под этим пытливым взглядом.
— Спасибо, — тихо поблагодарила она.
— Если я тебя еще раз поймаю...
— Больше ты меня никогда не поймаешь, — улыбнулась она.
Голос у нее теперь был совершенно другой, мягкий и нежный. Она уже не смеялась над ним, став вдруг искренней и... очень красивой. Он понял это, когда они смотрели друг другу в глаза.
— Но я хочу тебя видеть, я должен тебя видеть!
— Мне не нравятся таможенники.
— Ну а я тебя все равно поймаю, Марихен, и твоего отца тоже, и тогда берегитесь, — вмешался в разговор Карбан.
— О, если это и случится, то очень нескоро, — улыбнулась девушка.
— Ну, давайте, давайте, — поторапливал их Карбан.
В дверях девушка еще раз обернулась и улыбнулась Кучере, а затем растворилась в темноте.
— А теперь, дружище, быстренько на боковую, скоро утро, — проговорил Карбан.
Кучера посмотрел на часы и вдруг вспомнил про Ирму. Боже мой, уже пять часов! Он наверняка застанет свою постель пустой, но странным было то, что его это вовсе не расстроило.
9
Вайс забивал деревянные гвозди в толстую подошву. Их светлые головки под ударами молотка выстраивались в линию.
— Значит, тебе это не очень понравилось, — уточнил сапожник и взглянул на насупившегося Ганса. Затем вдруг наклонился, протер замерзшее стекло, посмотрел на улицу и на клочке бумаги записал: «Непомуцкий и Павлик, 14 часов».
— Для кого стараешься? — спросил Ганс.
— Для Зеемана.
— Что он носит?
— Идеи.
— И на этом можно заработать?
— Наверное. Но это должны быть нужные идеи. Зееман знает свое дело. Вернувшись с учебы в рейхе, он стал важной птицей и задрал пос. Раньше ходил в рваных штанах, пальцы из ботинок выглядывали, за пособием по безработице в управу всегда бегал первым, а теперь носит галифе, кожаную куртку, хромовые сапоги, браслет за четыре сотни и в трактире на выпивку не скупится. Да, некоторые заметно пошли в гору. Мы, наверное, слишком глупы, Ганс, поэтому все время будем внизу.
— Такие делишки не по мне!