Опасная граница: Повести

Карбан как старший таможенник обязан был не только вести канцелярские дела, но и выходить с нарядом на границу. Вот и получалось — все служебное время он проводил на границе, а с бумагами возился в свое личное время. Жил он в здании таможни и, можно оказать, находился на службе круглосуточно. А если у него и выдавалась свободная минута, он все равно шел в лес, к границе. Только вместо тяжелого карабина он брал с собой пистолет, а в сумку кроме нескольких бутербродов клал документы, необходимые на случай задержания контрабандиста. Бывало и так, что, возвратившись вечером из леса, он сразу заступал в наряд с другим таможенником. Пока стояла хорошая погода, его не очень утомляли даже шестнадцатикилометровые переходы. В пути он мог присесть и чуть-чуть вздремнуть. Задержанных было немного. Казалось, контрабандисты обленились от теплой погоды. Через границу ходили лишь местные жители с маленькими рюкзаками, содержимое которых ничего не стоило. Маргарин, сахарин и другие мелочи люди, без сомнения, носили только для себя.

Карбан точно знал, что два старых волка, Гессе и Кречмер, ходят постоянно. Он определял это по следам на переходах. На влажной глине четко отпечатывались большие следы от сапог Кречмера и следы от ботинок Ганса. Несколько раз он даже встречал их. Они не пытались улизнуть, не бросались в чащу, а здоровались и шли себе дальше: за спиной у них висели пустые рюкзаки. И не было никакого смысла останавливать их и производить допрос или обыск — они бы только посмеялись. На дело они ходили два или три раза в неделю, и непременно ночью. Наверняка им помогала Марихен. Карбану не нравилось, что девушка даже теперь, когда подружилась с таможенником, бегает по лесу, высматривает, где патрули и куда они направляются. Правда, Карбан давно не видел ее, но в этих лесах человек может затеряться, словно капля в море. Надо бы с ней поговорить по душам, ведь по возрасту он мог быть ее отцом. И вскоре случай такой представился.

Однажды, когда Карбан в свободное от службы время, по обыкновению, отправился в лес, он встретил ее на лесной тропе:

— Ты где была?

— У подружки в Зальцберге.

— Опять у подружки?

— Опять! — усмехнулась она.

Болезнь не оставила следа на ее лице. Оно загорело на солнце, вокруг носика выскочили веснушки.

— Послушай, Марихен, я хочу с тобой серьезно поговорить. Что, если мы присядем где-нибудь на минутку?

Она кивнула в знак согласия. Карбан понимал, что она догадывается, о чем он собирается говорить, и поэтому никак не мог решить, с чего лучше начать. Когда они удобно уселись под раскидистым деревом, спрятавшись от лучей палящего солнца, он заговорил спокойно и рассудительно:

— Ты хорошо знаешь, я никогда не преследовал тебя, хотя мне известно, что ты помогаешь отцу в его преступном деле. Но теперь обстановка изменилась.

— Вы считаете, что я должна сидеть дома и вышивать монограммы на салфетках? — улыбнулась девушка. — Вы наверняка мне не поверите, но я действительно просто гуляла.

— Почему отец не подыщет тебе работу?

— Я хотела устроиться продавщицей в книжную лавку.

— Ну вот еще! Идти к такому... Ты ведь слышала, что о нем говорят.

— Со мной бы он не очень разошелся. Девчонки сами лезли к нему в постель. Известный бабник, но мне он не нравится. У него такая приторная улыбка, что стоит ему на меня посмотреть, улыбнуться, как... Нет, подобные развлечения не для меня.

— Почему ты не учишься шить? Ведь это всегда пригодится в жизни.

— Вы говорите, как мой отец. Представьте, он купил мне новую швейную машинку марки «Зингер». Такой машинки нет ни у кого во всей деревне.

— Отец заботится о тебе. Как-никак тебе выходить замуж.

— Кто меня возьмет? — засмеялась она. — Рыжая, веснушчатая, ничего не умеет и только шляется по лесу...

В голосе ее послышался незнакомый оттенок, и Карбан четко уловил его. Может, она хотела кем-то стать, чего-то достигнуть, а теперь жалеет, что позволила запереть себя дома?

— Почему отец не отдал тебя учиться?

— Я сама виновата: не смогла настоять на своем. А ведь когда-то так хотела учиться в гимназии...

— Ну вот, кончила бы гимназию, может, и из тебя что-нибудь получилось бы...

— А может, я не смогла бы учиться? Может, у меня способностей нет?

— Ну, тогда занялась бы чем-нибудь дельным.

— А что же я, по-вашему, не делом занимаюсь? Пока вы тут со мной разговариваете, отец с Гансом несут полные рюкзаки по другой дороге.

Марихен засмеялась, и в карих глазах ее заплясали чертики. Она сидела, обняв колени. На ней было простенькое летнее платье, которое ей очень шло, на ногах — сандалии. Карбан не мог на нее налюбоваться. Она прищурилась — солнечные лучи пробивались даже сквозь густые ветки раскидистой ели.

— Я хотел с тобой серьезно поговорить, а ты... — помолчав, сказал Карбан.

— А разве мы не говорим серьезно? — продолжала она смеяться.

— Пойми же, Карел любит тебя. Он хороший парень, и в отношении тебя у него самые серьезные намерения, — заговорил Карбан осторожно. Неожиданно он поймал себя на мысли, что ведет себя как сводник, отыскавший для невесты хорошего жениха.