Опасная граница: Повести

Холодные, настороженные глаза внимательно ощупывали группу людей. Биттнер, видимо, искал кого-нибудь из Шлукнова или из Фукова. На мгновение его взгляд остановился на Гентшеле, и что-то подобное удивлению мелькнуло на худом лице.

— Биттнер? — с испугом едва слышно произнес Пашек.

— Приказ командира «корпуса свободы» — немедленно сдать оружие, сложить его на платформе, потом всем собраться у шоссе, — начал Биттнер. В его голосе звучали металлические ноты. — С сегодняшнего дня Судеты присоединены к германскому рейху. Этот бессмысленный конфликт должен быть немедленно прекращен. Германские власти требуют, чтобы на всей этой территории царили спокойствие и порядок. Кто сложит оружие — будет помилован, кто воспротивится приказу — будет уничтожен.

— Парень, что же ты наделал? — запричитал Пашек. До самой последней минуты он надеялся, что вахмистр придет утром с подкреплением. Теперь он понял, что в его отряде был изменник.

Биттнер не обращал на Пашека никакого внимания, будто его здесь и не было. Холодными рыбьими глазами он осмотрел маленькую группу людей, потом перевел взгляд на окно, из которого торчал ствол пулемета:

— Я хочу говорить с командирами шлукновского и фуковского отрядов!

— А больше ты ничего не хочешь?! Они на своих местах, — заявил Юречка. — У нас у всех единое мнение!

— Мы передали через Карлика, что хотим спокойно уйти, — сказал Стейскал. — Почему вы нас не пропускаете?

— Я только передаю приказ командира.

— А если мы сдадим оружие, вы позволите нам уйти? — спросил Пашек.

— Это решит командир.

— Черт возьми, сам-то ты что-нибудь хоть знаешь? — вспылил Юречка. Руки его сжались в кулаки. Он был готов броситься на предателя. Биттнер всегда действовал ему на нервы, теперь же антипатия сменилась ненавистью.

— Даем вам на размышление десять минут!

— Какая же ты дрянь! Вот ты и раскрылся наконец! — выкрикнул Юречка, которого трясло, как в лихорадке.

— Время идет, — спокойно сказал Биттнер и посмотрел на часы. — Осталось девять минут. — Потом неожиданно усмехнулся: — Карлика-то вы облапошили, но я на вашу удочку не попадусь. Вас здесь всего несколько человек, и один из вас большевик. Вы — самоубийцы!

Пашек хотел было что-то сказать, но от волнения у него пропал голос. Он махнул рукой и отвернулся. Его могучая фигура обмякла, сгорбилась. Он стал похож на побитую собаку.

— Я всю ночь надеялся, что ты пошел за помощью...

Биттнер ничего не ответил. А время бежало. Вот и вторая минута минула. Как же они могут за такое короткое время что-то решить, ведь речь идет о жизни и смерти? Мужчины смотрели друг на друга и молчали. Никто не осмеливался высказаться. Из дома донесся стон Маковеца.

Ганка стояла у окна и слышала весь разговор. Все по-прежнему молчали, и молчанию этому, казалось, не будет конца. Нарушила его мать. Она вышла из дома, подошла к мужчинам. Ганке бросились в глаза ее стройная фигура и густые черные волосы, которые даже теперь, после сорока, она расчесывала с трудом. Ее побледневшее лицо было серьезным.

— Пан Биттнер, мы живем здесь столько лет и никого никогда не обижали. Дайте нам честное слово, что позволите беспрепятственно уйти. Оружие мы оставим здесь, это я за всех обещаю...

Ганке стало жутко. Она испугалась, что мать станет унижаться, упадет на колени. Вахмистр казался ей воплощением зла. Никто не должен перед ним унижаться! Никто!

— Кто однажды предал, тот потерял честь навсегда! — выкрикнула она из окна.

Все удивленно посмотрели на нее.

— Как же он может дать честное слово? Как?

Мать стояла перед Биттнером, прямая и гордая, и голос у нее не дрожал. В каждом ее слове чувствовалась сила и решимость. Глаза Ганки наполнились слезами, сквозь них она видела, как Биттнер смутился и потупился, не выдержав взгляда матери:

— Это решит командир. Я один... я не могу ничего обещать.

— Придется сдаться, — заявил Пашек.

— Как же мы сможем защищать республику, если среди нас столько предателей! — вознегодовал Юречка.

— Она основательно прогнила, ваша республика. Мы наведем здесь новый, лучший порядок! — заявил Биттнер.

Неожиданна Юречка ткнул Биттнера стволом карабина в живот так, что тот согнулся от боли:

— Уходи или я тебя убью! Уходи! И если я тебя еще раз увижу...

— Юречка! — остановил его Гентшель.

Жандарм молча повернулся и направился к своим. Ярость у молодого таможенника сразу улетучилась. На лице его отразились беспомощность и отчаяние.

— Не сердитесь на меня, — проговорил он тихо и покорно.