Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Альфред Рассел Уоллес, с чьими соображениями об эволюции, происходящей в результате естественного отбора, Дарвин познакомился еще до того, как решился представить «Происхождение видов» на суд публики, и о ком он говорил как о сооткрывателе идеи естественного отбора, так никогда этого и не понял77. Хотя поначалу Уоллес рассуждал об эволюции человеческого разума с откровенностью гораздо большей, чем та, на которую отваживался Дарвин, и решительно утверждал, что тот не является исключением из правила, согласно которому все свойства живых организмов представляют собой продукт эволюции, он не понимал, что «странная извращенность суждения» была причиной величия этой великой идеи. Вторя Джону Локку, Уоллес заявлял, что «удивительная сложность сил, которым, по-видимому, подвластна материя и которые, возможно, ее и создают, является и должна являться произведением разума»78. Когда позднее Уоллес увлекся спиритуализмом и вывел человеческое сознание из-под действия непреложного закона эволюции, Дарвин увидел, что между ними разверзлась пропасть, и написал ему: «Надеюсь, что вы не окончательно погубили наше дитя»79.

Но так ли неизбежны были революция и ниспровержение авторитетов, к которым привела идея Дарвина? «Очевидно, что критики не стремились его понять, и в некоторых отношениях сам Дарвин провоцировал их принимать желаемое за действительное»80. Уоллес хотел спросить, какой может быть цель естественного отбора, и хотя сегодня нам это может показаться разбазариванием сокровища, которое он отыскал вместе с Дарвином, тот сам нередко задавался тем же вопросом. Вместо того чтобы сводить всю телеологию к бесцельному Порядку, почему бы не свести ее к единой цели, Божественной цели? Разве не это – самый очевидный и удобный способ залатать пробоину? Сам Дарвин, очевидно, полагал, что изменчивость, определяющая процесс естественного отбора, является стихийной и непреднамеренной, но сам процесс мог быть и не лишен цели. Разве нет? В написанном в 1860 году письме с самого начала его поддерживавшему американскому натуралисту Эйсе Грею, Дарвин писал: «Я склонен рассматривать все сущее как результат действия предзаданных (курсив мой. – Д. Д.) законов, причем, к добру или худу, детали предоставлены воле того, что мы называем случаем»81.

Спонтанные процессы часто вызывают восхищение. Сегодняшняя выигрышная позиция позволяет нам понять, что изобретатели автоматической коробки передач или устройства открывания дверей были вовсе не глупы, и их гениальность заключалась в способности видеть, как можно создать что-то, совершающее «целесообразное» действие, но не испытывающее потребности в целеполагании. Допуская своего рода анахронизм, мы можем сказать, что во времена Дарвина некоторым наблюдателям казалось, что он допускал возможность того, что труды Бога заключались в сотворении механизма автоматического создания Замысла. И для некоторых из этих наблюдателей такая идея была не просто паллиативом, на который приходится соглашаться в критических условиях, а совершенствованием традиции. Первая глава Книги Бытия описывает последовательные стадии Творения, заканчивая каждый этап описания рефреном «И увидел Бог, что это хорошо». Дарвин нашел способ устранить это навязчивое подтверждение наличия Разумного Контроля Качества; естественный отбор мог бы позаботиться об этом без дальнейшего божественного вмешательства. (Философ XVII века Готфрид Вильгельм Лейбниц отстаивал сходное представление о самоустранившемся Боге-Создателе.) Как писал Генри Уорд Бичер: «Замысел оптом лучше замысла в розницу»82. Очарованный новой идеей Дарвина, но пытавшийся примирить ее с возможно большим числом элементов традиционных религиозных убеждений Эйса Грей сосватал их следующим образом: в божественном Замысле было место для «вереницы изменений» и Бог предвидел, как установленные Им законы природы будут на протяжении целых эпох укорачивать этот ряд. Как позднее к месту заметил Джон Дьюи, использовавший еще одну «рыночную» метафору, «Грей, так сказать, поддерживал идею Замысла в рассрочку»83.

Вовсе не странно найти в объяснениях природы эволюции такие насквозь проникнутые духом капитализма метафоры. Примеры часто и с удовольствием приводили те критики и интерпретаторы Дарвина, которым казалось, что язык дает представление – или, может быть, стоит сказать «изобличает»? – в каком социальном и политическом окружении зародились идеи Дарвина и тем самым (каким-то образом) доказывает беспочвенность их притязаний на научную объективность. Разумеется, верно, что, будучи простым смертным, Дарвин унаследовал великое множество идей, способов выражения своих мыслей, подходов, предубеждений и представлений, соответствующих его положению в обществе (как это мог бы назвать викторианский джентльмен), но верно также, что так легко приходящие на ум во время разговора об эволюции экономические метафоры своей силой обязаны одному из существеннейших свойств дарвиновского открытия.

3. Принцип аккумуляции замысла