Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Вот что лежит в основе нашей интуиции о том, что конструкторская работа является в некотором смысле интеллектуальным трудом. Мы можем обнаружить ее в иначе неподдающемся дешифровке типографическом пространстве изменяющихся геномов лишь если начнем приписывать ей причины. (В своих более ранних работах я охарактеризовал их как «блуждающие обоснования»170 – термин, который, по-видимому, вызвал у многих в остальном благожелательных читателей ужас или тошноту. Потерпите; вскоре я изложу свои соображения иначе, в более удобоваримой форме.)

Итак, Пейли был прав, утверждая не только то, что Замысел – чудо, требующее объяснения, но и то, что Замысел подразумевает Разумность. Единственное, что он упустил – и что высказал Дарвин, – это идея, что Разумность можно расчленить на столь малые и неразумные фрагменты, что никаким разумом их уже нельзя будет счесть, и что затем эти фрагменты можно рассеять в пространстве и времени, объединив в гигантскую сеть алгоритмических процессов. Дело должно быть сделано, но решение, что именно делается, по большей части отдано на откуп случаю, ибо случай помогает определить, какие проблемы (и их дочерние и «внучатые» проблемы) будет решать описанный механизм. Обнаружив любую решенную проблему, можно спросить: Кем или чем она решена? Где и когда? Было ли решение выработано «на месте», или в давние времена, или как-то позаимствовано (украдено) с иной ветви Древа? Если оно проявляет характерные особенности, которые могли бы возникнуть лишь в ходе решения дочерних проблем на некой, по-видимому, отдаленной ветви Древа, произрастающего в Пространстве Замысла, то, исключив чудо или случайность слишком маловероятную, чтобы в нее можно было поверить, следует сделать вывод о том, что произошло некое копирование, перенесшее законченный проект на новое место.

В Пространстве Замысла нет одной-единственной вершины, одной-единственной лестницы со ступенями определенной высоты, и мы не можем рассчитывать обнаружить шкалу, которая позволила бы сопоставить количества замысла, аккумулированные на различных ветвях развития. Из-за аберраций и отклонений различных «усвоенных методов», то, что в некотором смысле является одной и той же проблемой, может иметь как сложные, так и простые решения, требующие больших или меньших усилий. Существует известный анекдот о математике и физике (приложившем руку к изобретению компьютера) Джоне фон Неймане, знаменитом своей способностью молниеносно выполнять в уме сложнейшие вычисления. (Как множество знаменитых анекдотов, он известен во многих вариантах, и я выбрал тот, что лучше всего подходит для моих целей.) Однажды коллега подкинул ему задачку, у которой было два возможных решения: одно требовало трудоемких и сложных вычислений, а другое было простым и элегантным. У коллеги была теория: в подобной ситуации математики идут более трудоемким путем, тогда как физики (которые ленивее, но умнее) не торопясь обдумывают проблему и находят быстрое и простое решение. Какое решение найдет фон Нейман? Такие задачки всем известны: Два поезда, находящиеся на расстоянии 100 миль друг от друга, движутся навстречу друг другу по одному пути. Скорость одного – 30, а другого – 20 миль в час. Птица, летящая со скоростью 120 миль в час, летит от поезда A к поезду B (начав движение в тот момент, когда между ними еще 100 миль), затем разворачивается и летит обратно к приближающемуся поезду А и так далее, пока поезда не столкнутся. Какой путь проделает птица к моменту столкновения? «Двести сорок миль», – практически тут же ответил фон Нейман. «Черт подери, – ответил его коллега. – Я думал, ты пойдешь сложным путем». «Ой! – хлопнул себя по лбу фон Нейман. – Есть же простой путь!» (Намекну: сколько времени пройдет от начала движения до столкновения поездов?)