Опасная игра

— Есть, есть! — страшно обрадовался будущий медик. — Я не оставляю их на кухне, потому что крысы грызут коробок и все рассыпают. И мыло грызут, — жаловался он нечаянной гостье. — Вы мыло не оставляйте. Обнаглели твари! Кота бы сюда.

— У меня дома есть кот, — улыбнулась женщина, — но он очень домашний. Мышей не ловит, не то что крыс.

Они спустились вниз, и Герман помог Галине Сергеевне, так звали соседку, разжечь допотопную керосинку.

— Спасибо, спасибо, дальше я сама справлюсь, — бормотала женщина, явно чем-то взволнованная, потрясенная, убитая. — Спасибо вам, — погладила она его по руке. — Идите занимайтесь, я не буду вас отвлекать.

Он поднялся к себе, но нейрохирургия уже не шла в голову. Перед глазами стояло белое вязаное платье, облегавшее довольно ладную фигурку. Мысль, что они останутся с ней вдвоем под одной крышей, лихорадила кровь и разыгрывала воображение. Он стал искать повод зазвать Галину Сергеевну к себе или напроситься в гости, однако придумывать долго не пришлось: на кухне раздался глухой стук, загремел медный самоварный поднос.

— Что случилось? — спросил он, выйдя на верхнюю площадку.

Вместо ответа слабый полувздох-полустон. Сбежал на кухню, где отчаянно кипел полупустой чайник. Галина Сергеевна лежала под лестницей с веревкой на шее. Крюк, который казался таким надежным, вывалился из подгнившей стены. Он-то и спас несчастной жизнь. Под нежным подбородком хотя и вздувалась странгуляционная борозда, известная Герману по учебнику судебной медицины, но Галина Сергеевна дышала. Он долго массировал ей похолодевшие кисти рук, потом оттащил довольно тяжелое тело к себе в комнату, уложил на постель, беззастенчиво отстегнул чулки, снял их, а потом так же старательно, как и кисти, растирал ледяные ступни.

— Боже, что вы со мной делаете, — прошептала она, — оставьте. Мне все равно не жить. Я уйду. Не надо…

Он напоил ее крепким горячим чаем, для чего пришлось сбегать на кухню, выскочить с чайником на участок, набрать воды из колонки и ждать полчаса, пока забурлит кипяток. Все это время женщина безучастно и неподвижно пролежала в его постели. Он так никуда и не отпустил ее, снял словно с большого манекена шерстяное платье, шалея от покорной наготы зрелого женского тела, лег рядом, грел ее, гладил, успокаивал, а потом взял ее с неистовством страсти, спрессованной четырехлетним солдатским воздержанием. Может быть, именно этим, сам того не сознавая, он ее и спас, вернул к жизни.

Под утро она рассказала ему о своей беде. Бывший муж, выпускник фармфака Борис Григорьевич Матвеев, с началом войны был направлен в закрытый центр медсанупра НКВД, а в сорок пятом его командировали в поверженную Германию в качестве эксперта по изучению и оценке научных разработок нацистских фармацевтов. В 1942 году немецкие химики по заданию военных медиков, обеспокоенных чудовищным наплывом раненых с Восточного фронта, синтезировали сверхэффективное обезболивающее вещество — метадон. Метадон по своему воздействию в пять тысяч раз превосходил известный всем морфин. Большую часть трофейных материалов вывезли американцы. Матвееву удалось воспроизвести технологию этого анальгетика, наладить выпуск, за что и получил орден Ленина. Но расплата за успех была ужасной. Испытав на себе несколько раз действие суперморфина, он не смог без него жить. В отличие от других наркотиков он не давал абстинентного синдрома (ломки), поэтому Галина Сергеевна далеко не сразу уличила мужа в пагубном пристрастии. Спохватилась тогда, когда родился Радик, Радомир — явный мутант. Когда через год выяснилось, что ребенок навсегда останется таким, какой есть, Матвеев бросил семью. Галина Сергеевна героически растила мальчика одна, таскала его по клиникам, возила к медицинским светилам. Тщетно. И вот вчера новый удар. Соседский мальчик возил Радика на самокате. Влетели под трамвай. Оба живы, но Радик, и без того обиженный судьбой, остался без ног. Этого пережить она не смогла, взяла веревку и приехала в Серебряный Бор.

— Я, я во всем виновата, — рыдала она у него на груди. — Я в то утро читала ему сказку Чуковского «Телефон»: «мой мальчик, мой зайчик попал под трамвайчик и ему перерезало ножки». Это ж надо такое написать! Я сама напророчила, накликала беду. Не надо было читать! Не надо!

Они провели вместе еще одну ночь, а утром поехали в больницу. Герман убедил ее, что у Радика еще есть шанс в жизни, что еще не все потеряно, он сам займется крохотным инвалидом. Через десять дней они забрали его из больницы домой, в двухкомнатную квартиру на Солянке, и стали жить вместе.