Опасная игра

Еремеев задумался… Крестики вынимались только из боковых луковок. В центральном — главном — куполе крест держался прочно. По православному архитектурному канону, пятиглавие храма символизирует Христа и четырех апостолов-евангелистов. Герман Бариевич, надо было полагать, отождествлял себя со Спасителем человечества. Его крест на главном куполе незыблем. Боковые башенки — это четыре его ближайших доверенных лица, четыре апостола, чьи жизни и были закодированы в крестиках-модуляторах. Кто они, эти ближайшие помощники? Он, Еремеев? Карина? Леонкавалло? Кто четвертый?

Нет. Они с Кариной неофиты, новички, на роли апостолов никак не тянут. Да и кресты-модуляторы были задуманы и изготовлены, наверняка, до того, как Гербарий поставил на них свои охранные клейма.

Леонкавалло? Может быть… А кто остальные трое? Представители фирмы, которые приедут завтра? Предположим, что так… Но как персонифицировать «ключи смерти»? Чью жизнь оборвет этот модулятор? А этот? А тот?

Он выписал имена евангелистов римскими буквами и сопоставил им римские цифры. Бросилось в глаза, что начальная буква имени апостола Иоанна в латинице (Ioann) совпадает с римской цифрой «I». Может быть, это код к шифру?

Он выстроил начальные буквы апостольских имен в том порядке, в каком они шли в Новом Завете: М (Матфей), М (Марк), L (Лука) I (Иоанн). По принципу обратной нумерации получалась такая колонка:

М — IY

М-III

L–II

I–I

Но каждая из этих латинских букв была и римской цифрой, обозначавшей соответствующие числа: М — 1000, L — 50. Их общая сумма составляла 2051. Странное, ничего не говорящее число… Может быть, это дата какого-то события, предреченного Евангелием в XXI веке?

И все-таки надо вернуться в наше грешное время. Итак, примем за аксиому, что крестик-модулятор, отмеченный цифрой «II» — это навершие главки апостола Иоанна. Тогда цифра «I» будет обозначать главку Луки, «III» и «IY» соответствовать Марку и Матфею. Остается только установить, кого из своих приближенных помощников Гербарий числит Лукой, Иоанном, Марком и Матфеем.

Остается…

Еремеев расплатился с ювелиром и аккуратно уложил крестики в кармашек бумажника.

В яхт-клуб он прикатил за два часа до «выхода в море».

Ветер шумел всю неделю. Москва меняла атмосферу, как змея шкуру. Прогулка под парусом обещала быть лихой. «Одним галсом можно до бухты Радости долететь», — подумал Еремеев, глядя, как свежий норд-вест полощет кроны облетающих берез.

К величайшему его удивлению, на яхте никого не оказалось. Дверь в салон была заперта на ключ. Он открыл в надежде найти записку на столе, но нигде никаких записок не нашел, а стол и диваны были завалены коробками с разнообразной снедью и пластиковыми бутылками. В гнезде для телевизора стоял радиотелефон. Это постарался Леонкавалло. Но куда же подевались Тимофеев с Артамонычем? Неужели подались в Хотьково?

Ну, конечно же, сегодня День танкиста, поехали жбанить. А «яйцо Беранже» с собой увезли? Вот черти!..

Еремеев перерыл все рундучки и шхеры, но ничего не обнаружил. Тут пришла Ленка-майорша с Дельфом и все отчасти прояснилось. Леонкавалло увез друзей в Засенежье.

— Зачем! — вырвалось у Еремеева.

— Так вы же велели им срочно приехать!

— Я?!

— Ну, так сказали… Они собрались и на белом «мерседесе» к вам поехали.

— Ладно. Займемся пока делом.

Еремеев проверил дизель, пополнил соляром расходный бак, закрепил по-штормовому вещи в каюте и салоне, пододел под куртку толстый свитер. С тревогой посмотрел на небо. Погода портилась, ветер свежел. По глади водохранилища гуляли барашки… Как бы вообще не запретили выход.

В салоне запиликал радиотелефон. «Хорошо бы его оставили после совещания», — подумал Еремеев, снимая трубку.

— Олег Орестович? — голос Гербария был торжественно взволнован. — Встречайте нас на Дмитровке у поворота к Долгопрудному. Четыре черных «мерседеса». Покажите дорогу.

— Есть.

Он велел Лене отвезти Дельфа в Москву на Большую Черкизовскую, отдал ей ключи от квартиры, подбросил к станции.

— Если хочешь, можешь у нас переночевать. Я тебя отвезу завтра на лекции.

— Хорошо.

— Все, что найдешь в холодильнике, — твое. Белье в шкафу. Вода в ключах, голова на плечах!

Он чмокнул ее в щеку, потрепал Дельфа и покатил на шоссе.

Недобрые предчувствия глушил скоростью. Какого черта Леонкавалло увез ребят неведомо куда? Ведь в Засенежье они так и не приехали. Может, случилось что с машиной. В аварию попали?

Четверка черных «мерседесов» прибыла на поворот за полчаса до полудня. Еремеев возглавил колонну и отлидировал ее до автостоянки яхт-клуба. Из первой машины вылез Герман Бариевич, из остальных три совершенно одинаковых господина в черных костюмах-тройках под распахнутыми одного фасона плащами, в темных очках, с бородами «а ля моджахед», с одинаковыми черными «дипломатами» в руках. Сопровождал их Леонкавалло в щегольской джинсовой куртке, подбитой мехом. Он был довольно фамильярен, во всяком случае с одним из трех чернобородых «близнецов».

— Ты, сеньор Мартинелли, как там погодка в Риме?!