Опасная игра

— Коровы медленно тащились вперед. Я был болен, но все отлично помню, будто это случилось вчера. Помню, как день за днем худели наши коровы. Скоро их ребра стали торчать так, что, казалось, могли в любой момент пропороть грязную шкуру. Потом они превратились в ходячие скелеты. Господи, это было ужасно! Понимаете, очень страшно просто сидеть в повозке и наблюдать, как они умирают у тебя на глазах! Никогда этого не забуду!

— Продолжайте! — выдохнула девушка. — А потом?

— Наконец одна сдохла. Я до сих пор ее помню. Толстуха Пятнашка — так мы ее звали. Сколько она давала молока, вы и представить себе не можете! А какой ласковой была! Мы всегда ее любили, но во время этого перехода через пустыню она стала членом нашей семьи. Только однажды утром Пятнашка ослабела так, что уже не смогла подняться. Умерла.

И мы остались без нее в песках пустыни. Правда, до того места, где растет трава, было уже совсем недалеко. Однажды ночью я услышал, как отец умолял мать, чтобы она шла вперед, туда, где ей ничего не будет угрожать. А он собирался тащить на себе повозку и в ней меня.

Но мать отказалась покинуть нас. Они отобрали только самые необходимые вещи, которые можно было унести на спине. Мы бросили повозку, а меня отец усадил верхом на оставшуюся в живых корову Рыжуху. Она была старая. Одного рога у нее давно уже не было, он сломался еще в незапамятные времена, а другой, кривой, утыкался ей в лоб, как раз между глаз. Глаза у нее были кроткие, как у лани, и это при том, что сама она была огромной, словно угольная баржа. Впрочем, что это я? Вы ведь выросли среди коров!

— Да, — кивнула Джорджия.

— Отец усадил меня ей на спину, пристроил еще тюк с какими-то вещами, и мы двинулись в путь. Рыжухе пришлось нелегко. Ее ребра торчали, как клавиши рояля. Я тоже совсем ослаб. Родителям приходилось то и дело поддерживать меня, чтобы я не упал. А привязать меня к корове они не решались, потому что боялись, что она может упасть в любую минуту. Я до сих пор помню, как Рыжуха шаталась от слабости, как тяжело ходили подо мной ее бока. Шаталась, все же шла и шла. Она привыкла к боли, так мне кажется. Поэтому ей даже не приходило в голову лечь и сдаться.

Так мы передвигались целых два дня. По ночам я подходил к Рыжухе и гладил ее морду, а она высовывала язык и лизала мне руки. До сих пор помню, какой он был сухой и горячий.

На третий день корова вдруг застонала, как человек, и рухнула на землю. Замертво!

Но Рыжуха сделала, что могла! На горизонте мы уже видели узенькую зеленую полоску травы. Мы поняли, что спасены. Пустыня закончилась.

Отец взял меня на руки. Я все еще был слишком слаб, чтобы идти. И вскоре мы добрались до травы. То есть добрались вдвоем — я и отец.

— А ваша мать? — в ужасе прошептала Джорджия.

— О, она тоже дошла, — вздохнул Кид. — Но душа ее… Знаете, мне кажется, большая часть моей матери умерла там, в пустыне. Нет, после этого она еще пережила зиму, угасая с каждым днем. А к весне перестала вставать с постели и умерла. Этот переход убил ее. С тех пор она не знала покоя.

Девушка прикрыла лицо руками и постояла так некоторое время. Потом посмотрела на Малыша.

— А негодяи, которые были всему виной? Эти дьяволы, которые отняли весь ваш скот?

— Ну, — протянул Кид, — тут вышло совсем забавно. Вы же, наверное, знаете, какие живучие мулы? Девять лет спустя, когда мне было уже пятнадцать, я как-то увидел мула, которого у нас украли. Естественно, страшно удивился. Но потом проследил, в чьих руках ему довелось побывать за все минувшие годы, и, наконец, нашел тех людей, одного за другим. Всех пятерых.

— Они были живы? — спросила она.

— Тогда да. Сейчас остался только один, — сообщил Кид, бросив на Джорджию взгляд, от которого, как ей показалось, кровь застыла у нее в жилах.

Глава 27 СТРАННОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ

Конечно, если спокойно и беспристрастно обдумать все услышанное от Кида о страшной судьбе, постигшей его семью, то нет ничего удивительного, что в итоге он прикончил всех четверых одного за другим, решила Джорджия. К тому же молва приписывала ему куда более страшные грехи. Но сейчас она была в лесу с ним наедине — а это уже совсем другое дело. Дружеское участие в его глазах почему-то ее огорчало. И потом, он казался таким неправдоподобно молодым! В уголках его глаз не было ни единой морщинки! Единственная едва заметная на гладкой коже складочка появлялась в уголке рта, когда его лицо становилось мрачным. Тогда казалось, будто он немного цинично подсмеивается над самим собой. И Джорджия вдруг подумала: какие жестокие и отчаянные поступки ни приписывали бы ему, совершенно ясно, что он так же благороден и человечен, как жесток и безжалостен.

— Это вы их убили, этих четверых? — спросила она прямо.

— Я? — удивился Кид и улыбнулся.

— Не сердитесь, я знаю, что не должна была спрашивать вас об этом, — смутилась девушка. — Хотя и не понимаю почему. Вы ведь никому об этом никогда не рассказывали, верно? Ни единой душе?

— Нет, никогда. И сейчас не имею особого желания делать это.