Опасная игра

Теплый ночной воздух, касавшийся ее кожи, казался почти приятным. Теперь, после того как ее организм очистился от этого ужасного виски и она вытерла всю себя, ей и в самом деле стало гораздо лучше.

В этот момент ее внимание привлек блеск оставленного Мэттом «кольта», и некоторое время она стояла, не сводя с оружия глаз. В терзаемую болью голову хлынули мучительные воспоминания о том, что произошло между ними, и ей невозможно было представить, как она сможет смотреть ему в глаза. Но если он поедет с ней до Сан-Антонио, ничего другого ей не останется делать.

Боже праведный, до чего же легкомысленно она себя вела! Как она могла позволить ему обнимать себя так страстно, так откровенно, бесстыдно отвечая ему жаркими поцелуями! Распутное, непристойное, безрассудное — всех этих слов было недостаточно, чтобы описать ее поведение. И все же, подумала она, закрыв глаза и вновь переживая эти моменты, она не может не признаться себе, что ей самой хотелось всего того, что было между ними, и если бы ее не остановили в последнюю минуту остатки благоразумия, она бы позволила ему делать с собой все, чего бы он только ни захотел в эти пьянящие греховные мгновения.

Нет, ей нельзя об этом думать — по крайней мере, сейчас. Может быть, через несколько дней, но только не сейчас. Возможно, тогда, когда она доберется до Сан-Анджело, а он отправится в то место, на котором в конце концов остановит свой выбор. Ну а сейчас она казалась себе слишком легкомысленной, слишком распущенной, чтобы всерьез думать о случившемся. И когда она увидит его утром, наверно, лучше всего будет делать вид, будто между ними ничего не было.

Увидев на полу свой саквояж, она подняла его, отнесла к кровати и раскрыла. Внутри был полный беспорядок, все было не на своем месте. Вздохнув, она вынула из него все вещи и разобрала их, чтобы найти свежую сорочку. От той все еще исходил запах грубого хозяйственного мыла Сары Брассфилд — точно так же, как и от панталон.

Одевшись, она подошла к окну и сразу поняла, что ошибалась, когда решила, будто на дворе глубокая ночь. На самом деле близился рассвет, и уже сейчас было видно слабое розовое зарево, готовое оттеснить темную ночь с неба. Пройдет несколько часов, и они с Маккриди, купив билеты, сядут в дилижанс, идущий в Сан-Антонио. И одна только мысль о том, что ей снова придется находиться в темном, душном пространстве и трястись по ухабистой дороге, еще больше усилила ее головную боль. Это будет ничем не лучше, чем то ужасное путешествие в повозке после слишком обильных возлияний у Сета Брассфилда.

Надо надеяться, что билет стоит не слишком дорого. За эти три дня она истратила по меньшей мере восемь долларов, и если так будет продолжаться, то к тому времени, когда она доедет до Сан-Анджело, она окажется не только без спутника, но и без денег. И если мистеру Хеймеру не удастся за короткое время найти ей покупателя, то… страшно было даже подумать об этом. Он должен найти. Просто обязан. Пусть даже за полцены. Лишь бы ей хватило добраться домой, в Филадельфию.

Подсчитывая в уме свои расходы, она стала опасаться, что, возможно, с тех пор, как села на поезд в Галвестоне, истратила даже больше, чем восемь долларов. Может быть, и ненамного больше, но это было слабым утешением. Так или иначе, не мешало бы все-таки пересчитать деньги. И в этот момент в уме у нее промелькнула довольно постыдная мысль, что ей все-таки не стоило отказываться от денег, которые два дня назад предлагал Мэтью Маккриди… Нет, это, конечно, было бы просто неприлично.

Хотя, с другой стороны, две ночи подряд в одной с ним комнате — это тоже не верх приличия. Но в случае с деньгами ее останавливало то, что она не хотела быть ему чем-то обязанной. Она не смогла бы возвратить ему деньги, получая зарплату учительницы, а что касается фермы отца, то у нее не было даже уверенности, что ей дадут за нее достаточно для покрытия собственных расходов, не говоря уже о возвращении долга Мэтту Маккриди.

У нее должно оставаться где-то пятьдесят восемь — пятьдесят девять долларов. Нужно проверить, окончательно решила она, и стала искать кошелек. И вдруг у нее возникло новое, еще более ужасное опасение. А что, если, пока она, как последняя гулящая девка, целовалась здесь с Маккриди, кто-то проник в ее комнату и стащил кошелек? Насколько она помнила, ее дверь оставалась открытой и как бы приглашала зайти и унести деньги.

Может быть, сходив за саквояжем, Мэтт принес сюда и кошелек? Вот его «кольт», вот ее саквояж, вот ее порванная сорочка, но кошелька нигде не было, и, если его нет в ее комнате, значит, он исчез.

Забыв о головной боли и даже о своем смущении, она быстро оделась и, открыв дверь, осторожно выглянула в коридор. Фонарь уже успел догореть, и было темно, но она с уверенностью могла сказать, что в коридоре никого не было. Она возвратилась за «кольтом», а затем, выскользнув из комнаты, на цыпочках прокралась к соседней двери и негромко постучала.

— Мэтью! — шепотом позвала она.