Опасная игра Веры Холодной

– Возможно, – кивнул Бачманов. – В любом театральном договоре есть пункт, согласно которому артист не имеет права играть в другом театре. Ссылаясь на него и брали подписку, а теперь почти все труппы разрешают своим актерам сниматься в кино. Вот такой переворот свершился благодаря Павлу Густавовичу! Большое дело! При всей моей нелюбви к немцам, – Иван Васильевич скривился, будто съел лимон, – надо отдать им должное – они умеют работать. Узость немецкой души не позволяет им воспарить над миром, но по земле эти муравьи ползут весьма усердно!

– Почему вы не любите немцев, Иван Васильевич? – потянула за интересную ниточку Вера. – Они вам чем-то насолили?

– Еще как насолили! – хмыкнул Бачманов. – Один немец у меня невесту прямо из-под венца увел, а другой с кафедры выжил самым гнусным образом. Оклеветал, приписал мне то, чего я не говорил, меня и попросили… – Бачманов вздохнул, по лицу его пробежала тень. – А то я уже профессором был бы. Такие вот дела, Вера Васильевна. За что мне их любить?

– Простите, Иван Васильевич, что разбередила вам душу, – смущенно повинилась Вера. – Я не хотела.

– Я понимаю, – улыбнулся собеседник. – Вы, наверное, думали, что я начну говорить о немецком засилье, о немецком чванстве и прочих общих понятиях. Нет, у меня к этой нации свой собственный счет, конкретный. Я, конечно, понимаю, что по двум-трем подлецам нельзя судить о целой нации, но это я умом понимаю, а вот сердце мое думает иначе. Сердцу, как известно, не прикажешь. – Бачманов развел руками и улыбнулся еще шире. – Но я стараюсь делать так, чтобы мое предубеждение не влияло на мои отношения с достойными представителями немецкой нации, такими, например, как наш Павел Оскарович… Вера Васильевна, вы забыли про свой чай и не отведали ни одного варенья. А вот это, к вашему сведению, ореховое варенье, подарок одного тифлисского коллеги. Попробуйте, прошу вас!

Признание в нелюбви к немцам могло с одинаковой вероятностью оказаться как искренним, так и притворным, призванным отвести подозрения в сторону. Доставать сейчас блокнот и делать в нем пометки было неловко, поэтому Вера сделала пометку в уме. Бачманов готов первым встречным (кто она для него, по сути, как не первая встречная?) рассказывать о своей нелюбви к немцам. Это подозрительно.

Вере захотелось перевести разговор на Стахевича, поэтому, отведав орехового варенья (черного, как деготь, но вкусного) и запив его глотком крепкого чая, она изобразила задумчивость, а затем сказала:

– Не могу понять, как ваш Владислав Казимирович оживляет свои куклы. Дергает за ниточки? Но вроде как ниточек я в «Прекрасной Люканиде» не заметила. Они были прозрачными? Или тонкими?

– Их не было вовсе! – воскликнул Бачманов столь радостно, будто имел от отсутствия ниточек какую-то значимую пользу. – Техника объемной анимации в чем-то сродни хроноаппарату, который я вам давеча показывал. Небольшое изменение положения – кадр, новое изменение – еще кадр. Шестнадцать кадров в секунду, девятьсот шестьдесят в минуту. «Люканида», кажется, идет десять минут, стало быть, в ней девять тысяч шестьсот кадров! Снятых по отдельности! Представляете, какой это кропотливый труд?

– Ах, вот бы увидеть, как он работает! – воскликнула Вера. – Хотя бы одним глазком! Это так интересно!

Она думала, что Бачманов спросит, когда ей будет удобно посетить мастерскую Стахевича, но тот отрицательно покачал головой и развел руками.

– К сожалению, Вера Васильевна, я ничем не могу вам помочь, – сказал он, придав лицу сокрушенный вид. – Легче, наверное, аудиенцию у государыни императрицы исхлопотать, чем у Владислава Казимировича. Он – великий затворник, к нему можно прийти только по делу и только после предварительного телефонирования. Вот, дождусь трех часов и попытаюсь обсудить с ним мою идею про чертика. Раньше двух телефонировать бесполезно, потому что Владислав Казимирович не отвлекается от работы. С ним можно связаться только после обеда, когда он приступает к чтению журналов. Журналов он выписывает великое множество, наших и европейских. Стахевич – полиглот, знает едва ли не все европейские языки.

«Затворник… Прийти можно только после предварительного телефонирования… Полиглот… – перебирала мысленно доводы Вера. – Выписывает великое множество журналов… Да еще и родители были бунтовщиками… Одно к другому…»

– Жаль, коли так, – вздохнула Вера и с надеждой посмотрела на Бачманова: – А если я попрошу Александра Алексеевича? Он не может приказать Стахевичу ознакомить меня со своей работой? Вы меня настолько заинтриговали, Иван Васильевич…

Бачманов саркастически скривился.