Опасная игра Веры Холодной

Говорила она сухо и требовательно, давая понять собеседнику, что она его нисколько не боится.

– Обо всем по порядку. – Рымалов достал из портсигара новую папиросу. – Первый вопрос – как мне поступить? Рассказать Сиверскому о том, что я видел, или смолчать?

– Поступайте, как вам велит ваша совесть! – не раздумывая, ответила Вера. – Только давайте обойдемся без риторических вопросов. Если бы вы хотели рассказать, то не привели бы меня сюда.

– Важные решения нельзя принимать на голодный желудок. – Рымалов чиркнул спичкой по прорези на боку спичечницы, прикурил и прокомментировал: – Никак не могу накуриться после съемок. Больше даже курить хочется, чем есть. Да, вы правы, если бы я хотел поднять шум, то сделал бы это сразу. Скажите, пожалуйста, а что вам нужно в кабинете нашего Бонапартика? Сценарии новых картин? Папка с его грандиозными проектами? Или вы рассчитывали поживиться деньгами? Но нет, навряд ли, все знают, что он не любит держать при себе крупные суммы. Осторожничает. Предпочитает лишний раз в банк наведаться.

– Что мне было нужно, это мое дело, – грубовато ответила Холодная. – Скажите лучше, чего вы хотите в обмен на ваше молчание! Денег? Сколько?

– Я не торгую своим молчанием, – усмехнулся Рымалов. – Я его обмениваю. Услуга за услугу – вот мои условия. Вам они по душе или…

– В зависимости от того, о какой услуге пойдет речь.

Официант принес Вере «гусарскую печень», оказавшуюся огромным куском жаркого под соусом, а перед Рымаловым поставил тарелку с аппетитно пахнущей селянкой. Владимир Игнатович выпил вторую рюмку, попробовал селянку, удовлетворенно хмыкнул, отпустил официанта и сказал:

– Я ведь сразу же заподозрил неладное, Вера Васильевна, как только услышал про то, что некая состоятельная дама желает вложить свой капитал к Бонапартику и с этой целью знакомится с производством картин. Объяснение более чем наивно, поскольку деловые люди в таком случае знакомятся с бухгалтерией, а не с производством. Вас должен был интересовать процент годовой прибыли, а не то, как снимают картины. Это только Бонапартик верит в то, что всем людям безумно интересно его дело. Хм! Людям интересны картины и вызываемые ими чувства, а не киносъемочный процесс, точно так же, как нам с вами интересен вкус блюд, которые мы едим, а не то, как их готовят. Ясно было, что никаких капиталов вы никуда вкладывать не собираетесь, но я все же немного ошибся. Сначала я подумал, что вы сами хотите сниматься в кино, потому и выдумали такой предлог.

Вера почувствовала, что у нее начинают гореть щеки.

– Я же видел, с каким любопытством вы наблюдали за Анчаровой, – продолжал Рымалов. – Просто глазами ее ели. Впору было предположить, что вы мечтаете оказаться на ее месте. Но оказалось, что вы преследовали совершенно иную цель. Примите мои восхищения! У вас есть актерский талант. Если бы мне не посчастливилось сегодня задержаться у Василия Максимовича, то я бы пребывал в заблуждении относительно вас.

Жаркое вкусно пахло, разжигая аппетит. Вера взяла приборы, оказавшиеся тяжелыми и неудобными для ее рук, и начала есть. Разговаривать за едой в определенном смысле удобно – пока жуешь, есть время для обдумывания.

– Итак, на кого вы работаете? – Рымалов откинулся на спинку стула и смотрел на Веру строго и испытующе.

– Вы уже сами догадались, – ответила Вера и не удержалась от шпильки. – Вы же такой сообразительный!

– Есть немного, – кивнул оператор. – Значит, на Тимана. Впрочем, этот мой вопрос тоже был риторическим. Кто еще, кроме Павла Густавовича, способен на такие кунштюки?[63] В России есть только два кинопромышленника suns peur et sans reproche[64] – Бонапартик и Тиман… Почему вы морщитесь? Каналья Антип не прожарил мясо как следует?

– Мясо в порядке, – ответила Вера, – просто я не люблю, когда людей называют уничижительными прозвищами, тем паче за глаза. Если Ханжонков Бонапартик, то вы тогда кто? Изабе?[65] Или Маршан?[66]

Унизила его нарочно, то был не столько бестактный, сколько проверочный, испытующий выпад. Шпиону, по мнению Веры, полагалось в ответ начать туманно намекать на свою значимость, а вот обычный кинооператор должен был оскорбиться, возмутиться, одним словом – отреагировать нервно. Но Рымалов удивил тем, что взял и рассмеялся. Да так громко, что на них начали оборачиваться другие посетители трактира. Вера продолжала есть как ни в чем не бывало, давая понять окружающим, что ей безразлично поведение спутника.

– Верный Маршан – это, скорее, Сиверский, – отсмеявшись, сказал он. – А в роли Изабе выступает Гончаров. Он, подобно Изабе, запечатлевает славные деяния Бонапартика, только делает это не на холсте, а на бумаге. Не верите? Он сам мне говорил, что, отойдя от дел, хочет написать историю российского кино и потихоньку собирает материалы. Однако селянка стынет.

Несколько минут ели молча. У Рымалова была редкая способность есть быстро, но прилично. Расправившись с селянкой, он кивнул официанту, чтобы тот нес жаркое, и спросил: