— Это не то, что ты думаешь, — постаралась оставаться холодной и сильной Серафима, хотя Матвей её пугал. Она ужасно сожалела, что тогда позволила себя поцеловать. Знала ведь, что нельзя так поступать с тем, к кому ничего не чувствуешь, а только лишь ради любопытства. Глупого женского любопытства. Облизав пересохшие губы, Фима не могла придумать, что ещё сказать в своё оправдание Матвею, чтобы облегчить его боль, чтобы он примирился с тем, что между ними ничего не может быть.
— Ты даже близко не представляешь, что я думаю по поводу вас. Он тебя забрал, обвиняя в воровстве, а теперь ходит и пасёт тебя. Алик улетел, прихватив с собой браслет из музея, а тот оказался подделкой. И во всём этом проглядывается лишь одна нить. Это ты, Серафима. Если бы ты не купила этот свой браслет, то вернее всего ничего бы этого и не произошло.
— Чего этого? — запуталась Фима основательно.
— Я бы не влюбился в тебя, — выпалил Матвей и, притянув девушку к себе, хотел поцеловать, но Фима была быстрее и, возможно, подлее. Железнов согнулся пополам от резкой боли в паху, а она, шипя, отскочила от парня, с силой отбрасывая его руки от себя.
— Ты дурак, Железнов. Я не говорила тебе, что люблю тебя и не давала повода. Да, пару раз поцеловались, да кто этого не делает? Ты меня хоть раз на свидание пригласил? Нет. А я бы тебе отказала! Да подарил подарок, и он был милым. Но любовь? Железнов, открой глаза. Чтобы любить человека, надо узнать получше. Нельзя же влюбляться в девчонок просто так.
— Сама ты дура, Заречина. Слепая, самовлюблённая дура, — прошипел Железнов и прихрамывая ушёл, а девушка ещё постояла, привалившись спиной к стеллажам, прикрыв глаза, переживая потрясение. Она не понимала парня, не верила, что он влюбился в неё за такой короткий срок, а ведь даже никаких особенных знаков и не делал, всё как-то было обыденно, что ли. Почему-то Серафима представляла влюблённого мужчину как-то иначе.
Она разозлилась на Матвея за то, что тот обвинил её в своих чувствах, словно она намеренно его соблазнила. Что за глупость? Открыв глаза, Фима вздрогнула, когда увидела возле себя атландийца, с любопытством рассматривавшего её с мягкой улыбкой.
— Забавно, — шепнул он, отталкиваясь от стеллажа. — Я думал, придётся вмешаться.
— Не надо вмешиваться, стало бы ещё хуже, — устало отозвалась Фима, возвращаясь вдоль прохода в читательский зал. Дантэн посторонился, давая ей пройти вперёд.
— Почему ты ему не сказала правду? — отставать от неё он не намеревался. Ему были интересны мысли Симы по поводу случившегося.
— Какую? — откликнулась девушка, останавливаясь и разворачиваясь к нему лицом.
— Что я целуюсь лучше, — с безмятежной улыбкой заявил атландиец.
Фимы закатила глаза и направилась дальше.
— Он бы захотел доказать обратное, вы бы тоже пожелали ему что-то доказать. А мне и первого раза хватило.
— То есть он бы всё равно не вложил тот смысл, который ты так ждёшь и знаешь об этом?
Девушка окинула подозрительным взглядом атландийца через плечо.
— Всё ещё подслушиваете меня? Может уже хватит?
Ответ Дантэна Фиме не понравился.
— Я не люблю скучать.
Она скривилась и напомнила себе, что осталось немного. Скоро она покинет эту планету, республику и оставит противного эгоиста в прошлом. Надо всего лишь потерпеть. Как бы она ни хотела, но всё же с него была польза, Дантэн стал отвечать на многие её вопросы, хотя порой заставлял ответы искать саму.
В последний день ребята решили устроить небольшую попойку. Тманг любезно разрешил использовать для этого столовую. Фима нарядилась в красное платье, которое лежало вместе с комплектом чёрного нового нательного белья. Баба Мара была в своём репертуаре. Девчонки помогли Фиме с причёской, да и Заречина всячески помогала подругам наводить марафет. Последний день был весьма волнующим. Фима не выдержала и за обедом высказалась Мантьяну, стоило только Ходу и Тмангу с Гавриловым покинуть столовую. Саша опять настраивал ребят против атландийцев, и девушке это надоело.