Опасная клятва (СИ)

— У него браслет из музея украли, вот и прилетел меня спасать.

— От кого? А при чём тут ты? — посыпались вопросы от удивлённой бабы Мары, которая резко села прямо на кровати, окончательно просыпаясь, а заодно трезвея.

— Ото всех видимо. Меня подставили, сделали всё так, словно я пособничала вору.

— У вас чего — все пьют, раз на тебя подумали? Походу мне пора прилететь.

— Нет, бабуля, не пора. Ты уж дома посиди. Красивый хам обещал всё урегулировать.

— Обещал, — ворчливо передразнила баба Мара. — Все они обещаниями кормят, а как получат что хотели — ищи-свищи ветра в поле, пузатая да босая.

Фима равнодушно кивнула. Стресс, вылившийся слезами, полностью её опустошил, зато на душе стало легче. Увидеть бабушку, услышать её голос, этого так не хватало девушке, чтобы найти душевное равновесие. Да, она проберётся к своим, и плевать на клятвы, на обязанности. Она никогда не хотела высокий пост, да и вряд ли его займёт, поэтому и двойное гражданство ей мешать жить дальше не должно. Только предсказание из уст Сильнейшего, что тот самый день настанет, не давало успокоиться сердцу.

Ход хочет через неё достать злоумышленника, подставившего Фиму. И девушке придётся выполнить пару поручений атландийца, прежде чем он от неё отстанет. Однако сейчас она была под его крылом, под его защитой Сильнейшего, и было не так страшно, чем оставаться одной, чужой среди своих. Кому теперь можно верить, а кому нет? Ведь если Ход сказал, что есть ещё подозреваемые, значит они и были. Атландиец кто угодно, только не глупец, дураки тайные службы не возглавляют.

— Хотя атландийцы свои клятвы выполняют, всё же будем надеяться, что тебе не бракованный какой попался и обещание своё сдержит.

Опять в памяти всплыло заверение устрашающего Дантэна о расплате за предательство. Девушка тогда так испугалась, думала, прямо сейчас и убьёт.

— Домой хочу, — пожаловалась Фима, поджимая колени повыше к груди.

— Так за чем дело встало? Лети, я оплачу.

— И диплом хочу, свой, не купленный, — еще более жалостливо шепнула Серафима, понимая, что она может сдаться. Просто всё бросить и лететь домой. Там бабушка. Там мама и отец. Они помогут. И работу найдёт. Может даже хорошую. Хотя куда без высшего образования.

— Знаешь, у меня два высших. Оба купленных. Терпения не хватало никогда дойти до конца. И ничего, оба лежат в сейфе, пылятся. Всё это тлен. А раз невмоготу — лети домой.

— Люблю тебя, — призналась Фима бабуле, а та заулыбалась.

— Да ты у меня соскучилась? Я тоже. Хочешь, прилечу? Я мешать не буду. Покучу на старости лет, может, найду себе экземплярчик мужественности. Там же все брюнеты, не мечта, а рай, — подмигнув рассмеявшейся сквозь ещё не просохшие слёзы внучке, бабуля задорно добавила: — А что? Хорошая идея.

Настроение у Фимы стало подниматься. Бабуля была в своём репертуаре — все мысли об одном!

— Тебя не пустят в Атланду! — заверила её внучка, решив заранее предупредить. Правда, о причине умолчала. Если баба Мара узнает, то Ходу такой скандал будет устроен, что Атланда вздрогнет.

— Почему это? — обиделась бабушка, а Фима с улыбкой заявила:

— Ты слишком у меня молодая и красивая. Если бы ты видела, какие у них здесь женщины.

— Видела, — усмехнулась бабулечка, польстившаяся на комплимент внучки. — Со стороны и не различишь баба или мужик. Вот что радикальный феминизм с женщиной делает. Губит! Никакого к себе уважения! А потом стонут, что настоящие-то мужчины перевелись. Так и хочется некоторым посоветовать в зеркало почаще глядеться, раз так хотят на мужика-то настоящего взглянуть. Вот бабка Ульяна, которая с третьего этажа, помнишь?

Фима качнула головой, ни про какую бабку Ульяну она не помнила. Примостив голову на подушку поудобнее, она прикрыла веки, не желая останавливать бабу Мару. От звучания её голоса становилось спокойнее на душе.

— Да которая мужа похоронила на днях. Она, оказывается, замужем была, представляешь? Никто даже не верил. Думали — врёт. Всё сама да сама. И ремонт квартиры делала сама, и флаер водит, и на работе посты занимает, а муж у неё на диване, оказывается, всё это время лежал, пока не помер. Вот оно как, — тяжко вздохнула баба Мара, глядя куда-то в сторону. — Никто в него не верил, а он существовал.

Фима прыснула в кулак, представив этого таинственного мужа, который вроде и есть, а как бы и нет. Овощ, одним словом, или того хуже — часть мебели.

— Да, да. А убивалась-то она как на похоронах, словно он всё хозяйство на себе тащил. Эй, ты спишь?

Фима распахнула глаза, смущаясь тому, что расслабилась.

— Ты мне так ничего про обвинения в твой адрес и не сказала. Ты смотри, будут тебя обвинять, звони, если не мне, так отцу. Он-то быстрее разберётся кому яйца прищемить, чтобы тебя домой вернуть, поняла? — строго уточнила баба Мара, а Фима кивнула.