Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Его единомышленником стал еще один лауреат Нобелевской премии Филипп Ленард, который опубликовал в 1936 году статью «Германская физика». Он утверждал, что «арийская физика, или физика нордического человека», определила развитие этой науки во всем мире. «Если народы других стран создали научные ценности подобного типа как немецкий народ, то только потому, что у них на том или ином отрезке времени преобладал нордический элемент». Он именовал экспериментальную физику «нордической наукой», а теоретическую физику считал «всемирным еврейским блефом». Теорию относительности Эйнштейна Ленард называл «отвратительным порождением азиатского духа» (10). Директор института физики в Дрездене Рудольф Томашек утверждал: «Современная физика — есть орудие мирового еврейства, призванное уничтожить нордическую науку... По существу, вся европейская наука есть плод арийской или, точнее, германской мысли». А некий профессор Вильгельм Мюллер из технического вуза в Аахене, рассуждая о всемирном признании теории Эйнштейна, заявил, что это «явилось взрывом радости в предвкушении еврейского правления миром, которое необратимо подавит и навечно низведет дух немецкого мужества до уровня бессильного рабства» (11). На лекциях по физике в германских университетах того времени необходимо было не только воздерживаться от упоминания Эйнштейна, но пострадала даже и единица измерения Герц — эта еврейская фамилия также оказалась под запретом.

Немецкие ученые были полностью уверены в своей правоте и патриотизме. Когда лауреат Нобелевской премии профессор Франк оставил университетскую кафедру в знак протеста против антисемитизма, 33 профессора и преподавателя Гёттингенского университета расценили его поступок как акт саботажа. Массовый прилив «пивного» патриотизма вызывал ужас у немногих критически мыслящих людей. В частности, избегавший сотрудничества с нацистами Шпенглер провел остаток своих дней в самоизоляции. В 1936 году он скончался со словами: «Мне страшно за Германию. Она в смертельной опасности, и ей грозит гибель» (12).

Естественно, под предлогом научной дискуссии сводились, как это часто водится в научных кругах, и личные счеты. Уже упомянутый нами Штарк являлся президентом Германского научного общества и, пользуясь случаем, решил выяснить отношения с другим всемирно известным физиком — Гейзенбергом. В своей статье для журнала СС «Черный корпус» Штарк написал: «Гейзенберг принадлежит к наместникам еврейства в жизни немецкого духа, которые должны исчезнуть, как и сами евреи» (13).

Однако Гейзенберг тоже оказался не лыком шит. Доносчик не учел в своих расчетах, что отец Гиммлера и дедушка Гейзенберга преподавали в одной гимназии. Штарка обвинили в ненужной трате денег на финансирование проекта добычи золота из немецких болот, и в 1936 году ему пришлось подать в отставку с поста президента Германского научного общества.

Невиданный «расцвет» переживала гуманитарная сфера науки. Один известный лингвист говорил коллегам: «Сегодня национал-социализм стучит в дверь каждой научной дисциплины и спрашивает, что вы можете предложить мне?» (14) Научные общества активно поощряли исследовательские проекты, способствовавшие развитию расового мышления. Виктор Клемперер приводит лишь некоторые тезисы нашумевших научных работ той эпохи: «В рыцарстве во второй раз после германского героического эпоса княжеских залов рождается высокая творческая расово-чистая культура»; «Гуманизм за пределами Италии стал противоположностью народного расово-чистого начала»; «Народная лирика и балладное творчество» Уланда способствуют «новому пробуждению расового сознания»; «В зрелом реализме расово-близкое германское восприятие в который раз берет верх над французским esprit и еврейско-либеральной литературой-однодневкой».

Целых пять нацистских аналитических центров (Рейхсинститут новой Германии в Берлине, Франкфуртский рейхсинститут по изучению еврейского вопроса и др.) использовали весь арсенал солидных научных средств — роскошно иллюстрированные популярные издания, фильмы, конференции, выставки, чтобы подготовить общественное мнение к необходимости суровых мер по отношению к «низшим расам».

Пресс-конференции, освещение в СМИ, церемонии награждения повышали общественный статус расовой науки. Газетные заголовки, извещавшие о присутствии высших руководителей государства, превращали каждое академическое заседание в информационный повод, демонстрировавший тесное единение специалистов различных отраслей науки с партийными функционерами.

Партия стремилась к тому, чтобы наукообразные теории быстро перекочевали в область повседневной практики. Модным писком науки того времени стали специальные расовые таблицы для определения сути каждой отдельно взятой человеческой особи. Шесть очков по данной системе признавалось максимальным количеством баллов. В таблице они вписывались как 6:0, но коль появлялось загрязнение, очко изымалось, балл снижался: 5:1, вторая примесь давала картину 5:2. Могло быть и так: 2:2:2.