Опасная книга. Феномен нацистской пропаганды

Летом 1934 года Гитлер оказался между двух огней — коричневыми революционерами и взбешенными консерваторами. Судьба его висела на волоске: президент Гинденбург в любой момент мог отправить его в отставку. Одновременно рейхсканцлеру доложили, что в узком кругу Рём назвал его «невежественным ефрейтором». «Гитлер — вероломный человек, его как минимум надо отправить в отпуск», — вроде бы сказал начальник СА. Не стало дело и за предателем: обергруппенфюрер СА Лут­це посетил Гитлера и донес ему о ходе многочасового разговора.

Дальнейшее уничтожение верхушки штурмовых отрядов и прочих политических конкурентов Гитлера (вошедшее в историю как «Ночь длинных ножей») достаточно хорошо описано в исторической литературе и не имеет прямого отношения к теме нашего повествования. Эпилогом кровавой расправы может служить краткая запись в дневнике Розенберга: «Таким образом, первый военный советник фюрера и первый его политический советник нашли свою смерть» (15).

После устранения Рёма и Штрассера Гитлер потребовал от партийцев заодно с оппозиционерами покончить с коррупцией, дорогими лимузинами и пьянством, ибо, придя к власти, «они возвели взяточничество в ранг государственной нормы» (16). Но ограничились тем, что некоторым штурмовикам вменили в вину антисемитские выходки. Трех партайгеноссе, которые случайно как раз в этот день осквернили еврейское кладбище, исключили из партийной армии и приговорили к году тюрьмы (можно только представить их искреннее изумление).

13 июля 1934 года по радио прозвучала часовая речь Гитлера, обращенная к рейхстагу. Взяв на себя ответственность за чистку, он провозгласил, что избавил народ от опасности столь страшной, что только решительные и быстрые действия могли предотвратить ее — в подвалах штаб-квартиры СА в Берлине вроде бы нашли больше пулеметов, чем насчитывалось у всей прусской полиции.

Парадокс, но спустя всего лишь три года после расстрела Рёма Гитлер в кругу высокопоставленных партийных руководителей отметил весомейший вклад этого высокоодаренного организатора в восхождение НСДАП и завоевание ею власти: если когда-нибудь будет написана история национал-социалистического движения, надо будет постоянно вспоминать о Рёме как о человеке номер два рядом с ним. И уже много лет спустя после физического устранения верхушки СА в «Ночь длинных ножей» и накануне краха — 28 марта 1945 года — Геббельс признался: «То, что хотел Рём, было, по существу, правильно, разве что нельзя было допустить, чтобы это делал гомосексуалист и анархист. Был бы Рём психически нормальным человеком и цельной натурой, вероятно, 30 июня были бы расстреляны не несколько сотен офицеров СА, а несколько сотен генералов» (17).

2 августа 1934 года скончался последний человек, который мог оста­новить Гитлера, используя силу закона, — рейхспрезидент Гинденбург. Предвидя смерть великого старца, Министерство пропаганды уже долгое время не жалело усилий, чтобы насадить в умах немцев идею о неизбежности и желательности плавного перехода власти от Гинденбурга к Гитлеру: сегодня сей маневр назвали бы «сохранением преемственности». Благодаря умелой пропаганде и подчеркнуто почтительному отношению к престарелому Гинденбургу, Гитлер выглядел в глазах общественного мнения естественным продолжателем дела покойного президента. На следующий же день после смерти президента вышло постановление «О проведении народного референдума о верховной государственной власти», т. е. об объединении полномочий канцлера и президента. Формулировка вопроса референдума гласила: «Согласен ли ты, германский мужчина, и ты, германская женщина, с нормой этого закона?»

Чтобы убедить немцев проголосовать «за» в ход пошли любые уловки, включая фальсифицированное завещание Гинденбурга. Историки отмечают, что весь тон опубликованного прямо накануне референдума завещания фельдмаршала, был слишком высокопарным для старого вояки, а иногда даже в нем встречались выражения вроде «знаменосец культуры Запада» или «юдоль страданий и слез, где царит угнетение и саморазрушение», что являлось типичными клише геббельсовской пропаганды (18).

Дабы развеять всяческие сомнения сын покойного президента Оскар Гинденбург накануне голосования по вопросу передачи президентских полномочий канцлеру лично выступил по радио: «Мой отец видел в Адольфе Гитлере своего непосредственного преемника в качестве главы Германского государства. Я, действуя в соответствии с желаниями своего отца, призываю всех немецких мужчин и женщин голосовать за передачу поста моего отца фюреру и канцлеру» (19).