Опасная колея

— Ну, была зверюга, и что? — ещё больше возмутился Удальцев. — Разве у вас тут вывеска висит, что вход со зверюгами возбраняется? Ну? Где вывеска, покажи?

— Ваша милость! — запричитал мужик. — Я ж не знал, что она при вас! Я думал, она дикая и пожрать вас хочет!

От таких его слов даже прислуга, что топталась позади с кочергами да палками, охнула и разбежалась кто куда, а Тит Ардалионович совсем взбеленился.

— А-а-а! — яростно зашипел он. — Выходит, вместо того, чтобы впустить поскорее слуг государевых, от опасности избавить, ты нарочно оставил их на улице, чтоб сожрали?! Да ты бунтовщик, братец, инсургент! Острог по тебе плачет да Сибирь! А ну, городового сюда!

— Барин! — взвыл швейцар и повалился в ноги. — Не погуби! Не сургент я, Перуном-громовержцем клянусь, Родом-прародителем, Дажьбогом-покровителем! Со страху великого будто затмение на меня нашло, себя не помнил, что творил — не ведал! Помилосердствуй, барин, семь ртов кормлю, не дай пропасть дитяткам моим! А-а-а! — несчастный старовер решил, что тут ему и конец пришёл, ему уже слышался свисток городового, лязг кандалов, тарахтение арестантской телеги…

— Ну, всё, хватит уже выть! — поморщился Тит Ардалионович, вовсе не собиравшийся доводить дело до крайности. Воевать со швейцаром ему больше не хотелось, нервное возбуждение прошло, он понял, что очень устал. — Вели, пусть нам покажут комнаты. Только смотри, чтобы не на нижнем этаже! — ночевать ему хотелось повыше — подальше от земли и от чёрных тварей, которые по ней бегают.

— И непременно с видом на площадь! — вставил своё слово Роман Григорьевич, дотоле выступавший в роли безмолвного статиста. Сцена со свирепым подчинённым и швейцаром-«инсургентом» его позабавила, отвратительная дрожь прекратилась, и голос звучал почти спокойно.

— Будет исполнено, ваше превосходительство! — выпалил швейцар браво, утёр кулаком слёзы и умчался искать спрятавшегося от греха ночного портье.

— А почему именно с видом на площадь? — полюбопытствовал Удальцев.

— Там фонари горят всю ночь, — был ответ.

Объяснять, зачем ему среди ночи понадобились уличные фонари, Ивенскому не пришлось — об этом Тит Ардалионович и сам догадался: на свету не так страшно. А замечание его насчёт первого этажа оказалось лишним — все жилые комнаты были расположены выше. Внизу находился только огромный обеденный зал, шикарный до невозможности: панели блестели позолотой, лепнина поражала своей причудливостью, в кадках зеленели южные растения, а стойка у входа ломилась от закусок. Не смотря на поздний час, здесь были расставлены вазочки с икрой, блюда с селёдкой, сырами разных сортов, вазы с оранжерейными плодами, множество бутылок с горькой можжевеловой водкой — для господ и сладкими наливками — для дам.

Удальцев так и обмер при виде этакого великолепия. Не от восхищения обмер — от ужаса и отчаяния! Ведь это, должно быть, безумно дорогая гостиница — запоздало понял он. И средств на проживание в такой роскоши у него решительно не имелось, а имелось всего-то девять рублей, оставшиеся от последнего отцовского перевода. Ох, и хорош же он будет, когда его, такого грозного и важного, выставит за дверь обиженный им швейцар!

— Ваше высокоблагородие! — убито прошептал он, — Роман Григорьевич!

— Да? — тот удивлённо взглянул в лицо подчинённого — бледное, в красных пятнах.

— Я… У меня денег нету! Здесь, должно быть, всё дорого очень…

— И что? У меня денег достаточно.

— Да, но не могу же я за ваш счёт… Как же я могу — за чужой счёт?… — лепетал он не хуже пресловутого швейцара. — Я лучше другой ночлег подыщу…

Роман Григорьевич смерил его взглядом, полным почти что искреннего негодования.

— Ну, конечно! Гостиницу за чужой счёт вы себе позволить не можете, гордость мешает! А бросить собственного начальника одного, ночью, перед лицом магической опасности — это пожалуйста, это, по-вашему, благородно! Пусть его чёрная гончая растерзает, вам-то что! Кстати, о чёрной гончей! Она ведь к вам была приставлена! Вдруг она лишь сделала вид, что ушла, а сама сидит и вас дожидается? — Ивенский валил все аргументы в кучу, не смущаясь тем, что они явно противоречат друг другу. — Только вы за дверь — она тут как тут, и снова за вами увяжется! Но если вас это не беспокоит — что ж ступайте, поищите себе какую-нибудь ночлежку для бродяг, там уж дорого не возьмут! И кстати, о каком это «чужом счёте» вы ведёте речь? В Канцелярии выдали деньги на дорогу и все необходимые расходы. На двоих выдали, не мне одному! — последняя фраза удалась Роману Григорьевичу особенно убедительно. Уточнять, что выдаваемая агентам сумма никоим образом не предусматривала их проживание в самой дорогой из гостиниц Северной Пальмиры, он, разумеется, не стал.

— Правда? Выдали? — уж так обрадовался Тит Ардалионович, что не надо возвращаться на мороз, чёрному зверю в пасть! Легко принял слова начальника за чистую монету, и спорить больше не стал.